Фредерикс считал, что для блага монархического принципа России следует поддерживать наиболее дружеские отношения с Германией. Пруссия, по его мнению, была последним устоем принципа легитимизма в Европе: в этом плане она столь же нуждалась в нас, как и мы в ней. Граф допускал, что политика Бисмарка и особенно Вильгельма II, могла побудить нас искать сближения с Францией. Но и тогда он считал, что никакой союз с республиканскою Франциею не должен умалять династическую связь между Петербургом и Берлином.
— Ни Франция, ни даже Англия, — сказал он мне однажды, — не постоят за нашу династию. Они были бы слишком довольны переходу России к республиканскому строю, видя в этом ослабление ее мощи. Они знают судьбу Самсона, после того как Далила его остригла.
Когда Извольский, верный своей политике сближения с Англиею, стремился склонить Его Величество к посещению короля Эдуарда в Коуз, Фредерикс немедленно указал государю на опасность этого визита, который неминуемо вызовет недовольство кайзера и поведет к розни двух монархий, нежелательной для обеих династий. Когда эта поездка была окончательно решена, министр долго мне говорил о серьезных последствиях, могущих угрожать России; он считал Англию коварным союзником и не надеялся на хороший результат от этого сближения.17
— Я не профессиональный дипломат, — повторял граф. — У меня нет нужных данных, чтобы оспаривать аргументы Извольского. Да это и вне моей компетенции. Но как инстинкт, так и рассудок побуждают меня отнестись к этой поездке как к большой опасности. Извольский увлекается англоманиею. Когда меня более не будет в живых, вы увидите, что ваш старик был прав. У нас будет война, и в этой войне мы будем иметь Германию в рядах своих противников.
До последней минуты пред объявлением великой войны Фредерикс поддерживал всеми силами миролюбивые стремления государя по отношению к Германии. Как только военные действия начались, он подчинился воле царя и всецело был за доведение войны до победного конца.
ЕГО БОЛЕЗНЬ
Начиная с 1913 года Фредерикс стал страдать кровоизлияниями в мозг: временами он совершенно терял память, что длилось несколько минут, но после этого оставалось, если можно так выразиться, умственное недомогание, длившееся иногда несколько часов, иногда несколько дней. Люди, его не знавшие и встречавшиеся с ним в моменты таких местных поражений, конечно, составляли себе ложное представление о его умственных способностях.
Граф неоднократно просил Его Величество об увольнении от должности министра. Но царь не желал принять его отставку. Этому способствовало и то, что не находилось достойного заместителя. Император не раз говорил с самим министром по этому вопросу. Граф намечал в свои преемники князя Виктора Кочубея, начальника уделов, назначение которого и государь считал подходящим, но оно не могло состояться из-за категорического отказа князя принять эту должность.
Таким образом, престарелый министр, совершенно больной, был свидетелем катастрофического падения династии. Вот как рассказывал он мне о своей роли в трагические минуты отречения государя от престола:
— Вас не было. Орлов был уже на Кавказе. Воейков мне отчасти пояснил положение, но ясного представления о нем у меня не было. Да кто бы мог подумать, что отречение так отзовется на царе и на всем строе государства. Мне казалось, да и Его Величеству тоже, что императорской семье позволят поехать в Ливадию. Инстинктивно я был против всякого отречения. Я говорил государю, что и при отречении неминуемо такое же кровопролитие, как и при подавлении уже вспыхнувших беспорядков. Я умолял Его Величество не отрекаться. Он же верил, что этим облегчится ведение нами войны и будет предотвращено кровопролитие внутри страны.
Этот мой разговор с Фредериксом происходил в начале ноября 1917 года, как раз когда большевики овладели Зимним дворцом. Я, недолго спустя, бежал в Румынию. Граф же не согласился с семьею последовать моему примеру, что тогда было возможно, ожидая законного разрешения на выезд. Он оставался верным себе до конца, проведя с семьею несколько лет под постоянною большевистскою угрозою. Только незадолго перед смертью он получил разрешение на выезд вместе с дочерью в Финляндию, где и скончался. Графиня Ядвига Алоизиевна опередила мужа, и похоронена была в Ленинграде.
НАЧАЛЬНИК КАНЦЕЛЯРИИ
В марте 1900 года я принял от своего предшественника Рыдзевского канцелярию министерства двора. Смею уверить, что должность моя не была синекурою.
По вступлении в новое для меня дело я пережил немало затруднений с персоналом моей канцелярии. Большинство чиновников были сыновьями камердинеров великих князей, люди без высшего образования и нужного для службы воспитания, попавшие в министерство по протекции Их Высочеств, доставлявших тем удовольствие своим приближенным слугам. Благодаря высокому заступничеству молодые люди считали себя неуязвимыми со стороны своего начальства.
В начале моей службы они позволяли себе подсовывать мне к подписи бумаги, противоположные моим распоряжениям. Не обходилось и без злоупотреблений, в особенности при пожаловании звания «придворных поставщиков». Мне пришлось, когда я обнаружил это, хранить переписку по таким делам в письменном столе под ключом.
Постепенно мне удалось заменить этих старослужащих питомцами Александровского лицея и училища правоведения. Старых чиновников я постепенно распределил в такие управления, где они, по меньшей мере, вредить не могли. Смена эта не обошлась без недовольства покровителей. Но таких случаев оказалось меньше, чем я ожидал.
Помощником у меня был действительный статский советник Злобин, хорошо владевший пером и отличный музыкант. Он никак не мог помириться с тем, что я в полковничьем чине стал его начальником, когда он уже был штатским генералом со станиславскою лентою.
Однажды он читал мне ответ, составленный им на одну бумагу. Читал с большим пафосом. На мое замечание, что последняя фраза аннулирует весь смысл предшествующего, он, ничтоже сумняшеся, ответил:
— Да, но как она музыкальна!
При большой распорядительной работе, которую несла канцелярия, сам Злобин, увлекавшийся красноречием бумаг, с делом не справлялся, невзирая на все его другие достоинства. Я предложил дать Злобину повышение, назначив его управляющим капитула орденов. Там он был вполне на месте, считая свою должность имеющей высокое государственное значение. В капитуле орденов Злобин оставался до революции, получив все возможные русские знаки отличия. В эмиграции ему пришлось работать тапером и терпеть большую нужду. Скончался он в Берлине.
