Показательно, что избранный на VI съезде РСДРП(б) новый состав ЦК также решил вернуться к «делу Ганецкого». На состоявшемся 8 августа 1917 г. заседании узкого состава ЦК (Бухарин, Иоффе, Смилга, Дзержинский, Милютин, Свердлов, Урицкий, Сталин, Стасова, Муранов) было единогласно принято решение, что «ЦК не назначает Ганецкого своим представителем за границей». Что же касается предложения Исполкома групп социал-демократии Королевства Польши и Литвы о том, чтобы обвинения, касающиеся характера коммерческой деятельности Ганецкого и его отношения с Парвусом, должны быть рассмотрены комиссией, то оно было принято с перевесом всего в один голос. Для рассмотрения «дела Ганецкого» со своей стороны ЦК создал новую юридическую комиссию в составе: Стучка, Иоффе, Урицкий. Свое постановление о Ганецком ЦК решил не предавать публичной огласке[444], и это объясняет тот факт, что постановление осталось неизвестным Заграничному бюро ЦК, а Ганецкий продолжал работать в качестве его члена[445]. Тем не менее внутреннее расследование «дела Ганецкого» продолжалось вплоть до прихода к власти большевиков и окончательно было закончено только в ноябре 1917 г.
Возвращаясь к итогам деятельности следственной комиссии Временного правительства, следует отметить, что формально она завершила свою работу к концу сентября, и прокурор Петроградской судебной палаты Н. С. Каринский даже объявил о назначении представителей обвинения и защиты на судебный процесс, который должен был состояться в конце октября 1917 г.[446] Однако «дело» против большевиков стало разваливаться по целому ряду причин юридического, политического и морально-психологического характера задолго до его завершения. Как уже было показано, следствие не нашло убедительных аргументов в пользу выдвинутого обвинения прокурора Петроградской судебной палаты, а резко изменившаяся политическая обстановка в конце августа – начале сентября 1917 г. в связи с выступлением генерала Л. Г. Корнилова укрепила позиции большевиков, вынудила А. Ф. Керенского пойти на временный компромисс с ними во имя собственного политического спасения. С конца августа началось освобождение из тюрем под залог арестованных по обвинению в организации вооруженного восстания в Петрограде 3 – 5 июля. В первую очередь были освобождены А. М. Коллонтай, А. В. Луначарский, Л. Д. Троцкий и другие большевистские лидеры. Позднее под крупный залог были выпущены из тюрьмы и главные обвиняемые – Е. М. Суменсон и М. Ю. Козловский. Всего было освобождено более 140 человек, арестованных в июле 1917 г. В этой вынужденной акции Керенского некоторые пристрастные авторы склонны усматривать влияние масонских связей, которыми якобы были «повязаны» многие видные большевики с министрами Временного правительства. При этом они ссылаются на список масонов, опубликованный в 1952 г. Н. Свитковым в его брошюре «Масонство в русской эмиграции». Однако сразу же по выходе этого «источника» видный масон С. А. Соколов свидетельствовал: «Как показывает анализ, список этот составлен по следующему рецепту. Там имеется известное количество подлинных масонских имен, к ним добавлены различные имена эмигрантских деятелей и лиц, не принадлежащих к масонству, и все это сдобрено именами видных большевиков, умерших и живых: Ленина, Янкеля Свердлова, Максима Горького, Зиновьева, Каменева-Розенфельда, Литвинова-Финкельштейна и Троцкого… Мы решительно и категорически заявляем, что все упомянутые большевики к масонству не принадлежат и не принадлежали. В этом смысле есть только одно исключение, относящееся к довоенному прошлому и при том не русскому масонству: Троцкий был некогда, в течение нескольких месяцев, рядовым членом одной из французских лож, откуда согласно Уставу был механически исключен за переездом в другую страну и за неуплату обязательных сборов[447]. Остается только добавить, что автором списка масонов и брошюры, опубликованной под псевдонимом Свиткова, был полковник белой армии Н. Ф. Степанов, сотрудничавший позднее с гестапо[448]. Так что «масонский след» в данном случае вряд ли приведет к раскрытию тайны не состоявшегося суда над большевиками. Условия диктовала жестокая политическая реальность 1917 г., когда обвиняемые очень скоро могли стать обвинителями и наоборот.
В октябре 1917 г. новый министр юстиции Временного правительства П. Н. Малянтович провел совещание ответственных работников юстиции и прокуратуры, на котором с докладом о результатах следствия по «делу большевиков» выступил следователь П. А. Александров. После обсуждения доклада министр юстиции высказал мнение, что в деяниях большевиков не усматривается «злого умысла», сославшись при этом на то, что во время русско-японской войны многие передовые люди откровенно радовались успеху Японии и, однако, никто не думал привлечь их к ответственности[449].
По свидетельству товарища министра юстиции А. Демьянова, «Малянтович находил, что так как большевизм есть политическое учение, то как таковое не подлежит, как и всякое другое учение, какому бы то ни было преследованию со стороны власти»[450]. Фактически это означало политическую амнистию большевиков со стороны главного юриста и прокурора России, и большевики воспользовались ею в полной мере.
Глава восьмая.
В. И. Ленин: «Большевики должны взять власть»
Скрываясь в августе 1917 г. от преследования Временного правительства в Гельсингфорсе и не имея возможности непосредственно участвовать в политической жизни России, Ленин направляет свою энергию на организацию международной конференции левых «для основания III Интернационала»[451]. Он торопит с этим Заграничное бюро ЦК РСДРП(б) в Стокгольме, настаивает на том, чтобы провести ее «именно теперь, пока есть еще в России легальная (почти легальная) интернационалистская партия более чем с 200 000 (240 000) членов…»[452]. На проведение конференции были нужны деньги, и они нашлись у швейцарского социал-демократа Карла Моора, который, как уже отмечалось, в годы Первой мировой войны поддерживал контакты не только с эмигрантами-большевиками, но и с представителями германского правительства. Именно по заданию германского посланника в Берне Ромберга в мае 1917 г. Моор выезжает в Стокгольм, где в несколько приемов передает членам Заграничного бюро ЦК большевиков 73 тыс. шведских крон[453]. Радек в письме Ленину от 3 июля 1917 г. пишет из Стокгольма: «Мы не получили еще от Вас ответа насчет распределения денег, полученных нами. Ввиду необходимости подготовки конференции, посылки людей для переговоров с левыми в Германию, напечатания французского листка о конференции мы принуждены, не дожидаясь Вашего ответа, расходовать деньги»[454]. Ленин смог ответить Заграничному бюро ЦК большевиков только в августе, и даже в письме, предназначенном для передачи из рук в руки (впервые оно было напечатано в 1930 г.) он архиосторожен: «Не помню, кто-то передавал, кажись, что в Стокгольме, после Гримма и независимо от него, появился Моор… Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно доказано, что он честный человек? Что у него никогда и не было и нет ни прямого ни косвенного снюхивания с немецкими социал-империалистами? Если правда, что Моор в Стокгольме и если Вы знакомы с ним, то я очень и очень просил бы, убедительно просил бы, настойчиво просил бы принять все меры для строжайшей и документальнейшей проверки этого. Тут нет, т. е. не должно быть, места для тени подозрений, нареканий, слухов и т. п.»[455].
