Он пристально посмотрел мне в лицо и повернулся к Семенову. К нашему удивлению, старшина, оказывается, услышал его слова.
— Не болтайте в строю! Умеете вы стоять в строю или нет, посмотрим...
И действительно, оказалось, что прежде чем мы научились по командам «смирно», «вольно» и «становись» принять необходимые уставные положения, прошло не менее двух часов непрерывной тренировки.
Отрабатывая строевой шаг, мы также столкнулись с трудностями, о которых ранее не имели ни малейшего представления. Семенов, например, вместе, с правой ногой упорно выбрасывал вперед и правую руку, а с левой ногой — левую руку.
— Ты же нормально ходил все время. Что случилось? — удивлялся я.
— Не обращал на это внимания, и все было хорошо. А сейчас... просто беда. Прямо не знаю, что делать с руками, — сокрушался Семенов. — А старшина, как назло, не ругается... Лучше бы он выругал меня, ему бы стало легче. А то я вижу, как ему трудно ей мной возиться, но терпит.
Упорные занятия сделали свое. Через неделю наше отделение выполнило программу одиночной подготовки бойца.
На двадцать третий день наших занятий Лебедев объявил, что отныне строевые занятия будут кончаться в шесть часов вечера и вечерами будем изучать уставы. Поначалу это сообщение нас обрадовало. Мы сильно уставали за день строевых тренировок. Кроме того, с непривычки мы не высыпались. Изучение уставов освобождало нас от части физической нагрузки, и мы думали, что это облегчит нашу участь.. Однако ошиблись...
Вечером каждый из нас получил по толстой книге: «Корабельный устав ВМФ».
— Даю вам полчаса. Познакомьтесь с уставом, — начал старшина Лебедев, как только мы расселись на банках, расставленных под тенистой липой, в конце плаца, — полистайте его, посмотрите. С ним вам придется теперь служить всю жизнь... Через полчаса приступим к изучению.
Лебедев прошелся перед нами, затем привычно спросил:
— Всем понятно? Вопросы есть?
— Есть! Разрешите? — обрадовался возможности спросить Аслан Алибеков.
— Говорите! — Лебедев подошел к курсанту.
— Товарищ старшина, когда нам выдадут настоящую морскую форму? Надоело, ходим в мешке. — Алибеков был татарин и произносил русские слова не совсем правильно.
Лебедев ответил не сразу. Вопрос был задан явно некстати.
— Во-первых, ваш вопрос не имеет отношения к сегодняшним занятиям. Во-вторых, вы уже в настоящей морской форме. Если вам не нравится рабочая форма, я могу только сожалеть. Эту форму носили Лазарев и Нахимов. С нее начинали службу на флоте все наши прославленные советские моряки. А вам она... не нравится?
— Нет, нравится, но она годится только для работы, — спохватился Алибеков, хмуря свои, необычайно пышные брови.
— А больше вам пока ничего и не нужно. Пускать в город вас будем нескоро. Только тогда, когда вы станете настоящими военными людьми. Ведь форму надо уметь носить. Это будет к концу лета, не раньше. Понятно?
— Так точно, — нехотя ответил курсант, опустив голову.
— Садитесь! И занимайтесь!
Так началась наша учеба в Военно-морском училище имени Фрунзе.
Было трудно, но я знал, что самое главное — привыкнуть. И был уверен, что скоро привыкну.
И действительно, когда накануне возвращения в Ленинград нас в последний раз выстроили на плацу и прочитали приказ об окончании нами курса строевой подготовки, моя фамилия значилась в числе успевающих курсантов.
Строй распустили. Оживленные и немного взволнованные, мы разошлись по обширному плацу. Первые шаги были нами сделаны, первые трудности преодолены. Теперь мы уже были настоящими курсантами, одетыми в настоящее морское обмундирование.
Уже давно отзвучал сигнал отбоя. В кубриках тишина.
Я сижу в классном помещении и зубрю правила высшей математики. Чей-то неожиданно раздавшийся голос заставляет меня вздрогнуть. В дверях стоит Семенов и удивленно смотрит на меня. Он в одном белье, лицо у него заспанное, на лице отпечатались пальцы. Видимо, он только что встал с постели.
— Ты что, — говорит Семенов, — соскучился по взысканию? Ведь за несоблюдение распорядка знаешь, что полагается?
— Знаю, — киваю я в ответ. — А ты что, следишь за мной?
— Да, слежу! Не хочу, чтобы ты взыскание огреб.
— Времени же мало... А по математике — двойка. Завтра комсомольское собрание будет обсуждать...
В школе, и в педагогическом училище я довольно успешно занимался по математике. По высшей же математике у меня провал следовал за провалом.
Преподаватель Фибер ставил мне двойки и предупреждал, что, если я не овладею его курсом, морского офицера из меня не получится. И я решил во что бы то ни стало справиться с математикой, а для этого не считаться со временем.
— Тише! — шепчет Семенов.
В коридоре слышатся шаги дежурного по училищу. Мы выключаем свет. Шаги отдаляются. Оба мы облегченно вздыхаем.
— Ты все-таки дикарь, — печально и рассудительно говорит Семенов.
Я снова вздыхаю, собираю учебники и иду следом за Семеновым спать...
На комсомольском собрании меня жестоко «проработали», припомнив все мои прегрешения за время учебы. Особенно критиковали меня за чрезмерное увлечение танцами, которые, по мнению выступавших комсомольцев, и были одной из причин моих провалов по высшей математике.
Я действительно пристрастился к танцам и прослыл одним из лучших в училище танцоров. Особенно нравилась мне мазурка, и я не пропускал ни одного вечера танцев.
«Все, баста, больше на танцах меня не увидят», — думал я, возвращаясь с собрания.
Накануне выходного дня, когда, как обычно, был организован танцевальный вечер, я сидел над учебниками. В классное помещение доносились приглушенные танцевальные мелодии, но я старался не слышать музыки.
Кто-то вошел в комнату. Я не поднял от учебника головы, заранее зная, что это один из товарищей пришел звать меня на танцы, и намереваясь решительно отказаться.
— Хватит. Пойдем на танцы! — на мое плечо легла чья-то рука.
Я поднял голову. Это был Лактионов, комсорг нашего курса.
— Это ты не по-комсомольски. Ребята хотели помочь тебе, Тебя от чистого сердца критиковали. Понимаешь — от чистого сердца.
— Не пойду, — упрямо повторил я. Лактионов не уходил. Он стоял рядом со мной, о чем-то раздумывая.
— Ну, давай вместе заниматься, — наконец решительно проговорил он, усаживаясь рядом со мной. Лактионов, очень хорошо учился, по математике же он был, бесспорно, первым на нашем курсе.
Я стал было отказываться от помощи, но Лактионов, не отвечая мне, взял лист бумаги и стал выписывать из учебника условия задачи.
