Галицийская битва — с 5 августа по 13 сентября 1914 года — одна из крупнейших стратегических операций. Германия, беспрестанно вынужденная оглядываться на отступающую по галицийским землям Австрию, вынужденная перебросить отборные корпуса из Франции против русских, потерпела поражение в сентябрьском 1914 года сражении на Марне — притоке Сены. Предположение Шлиффена о том, что «судьба Австрии решится не на Буге, а на Сене», оказалось проницательно-верным.
А Галицийская группа Брусилова (Восьмая, Третья и Блокадная армии) готовилась штурмовать Перемышль. Австрийцами была перехвачена радиограмма о скором штурме крепости, и они резко усилили нажим на перевал Ужок. (Коней на переправе, верно, не меняют, но избавляться от собственной бессистемности и безалаберности, от тьмы ошибок, от неумения даже себя пожалеть можно и нужно хоть на мосту, хоть в воде, хоть под водой. Уж эти радиоперехваты! И у Самсонова они в значительной степени подарили победу немцам: все радиоразговоры русских шли открытым текстом, и вся картина русских в Восточной Пруссии была у немцев как на ладони). Начавшийся штурм Перемышля не задался, и пришлось снять блокаду. Непрерывные дожди испортили дороги, надо было ждать.
Вскоре после Галицийской битвы началась Варшавско-Ивангородская операция, в которой с обеих сторон участвовало до миллиона человек. Она длилась более десяти дней — 15–26 сентября 1914 года. После разгрома австрийцев в Галицийской битве появилась реальная возможность вторжения русских войск в Силезию — юго-восточную часть Германии. Гинденбург и Людендорф — опытные вожди на Восточном фронте — решили упредить русских, ударить по Ивангороду и Варшаве, смять войска Западного фронта и северный фланг Юго-западного. Но испытанные полки Юго-западного фронта, победители в Галицийской битве, совершив немыслимо трудный марш в сотни километров, появились на польской земле. Германский марш победителей по улицам Варшавы в первый год войны не состоялся.
Лодзинская операция — позднеосенняя и последняя в 1914 году. И обоюдно безуспешная. Разработанное Ставкой вторжение в пределы Германии не состоялось. Германское командование перебросило с Запада и других направлений крупные силы. Ударной группе генерала Шеффера удалось обойти Вторую русскую армию и выйти ей в тыл, но сама группа оказалась в окружении, откуда, прежде всего из-за ошибок генерала Ренненкампфа, ей удалось вырваться. «Крупная оперативная цель уничтожить русских в излучине Вислы не была достигнута», — писал Эрих Людендорф в книге «Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.». Война из маневренной перешла в позиционную, конца ей стало не видно.
Командиру 133-го Симферопольского полка 34-й дивизии Снесареву, возглавившему полк с 30 октября 1914 года, по Высочайшему приказу за особое отличие — за взятие перевала Ужок — 3 ноября 1914 года объявлено Высочайшее благоволение.
Идут последние месяцы первого года войны. Снесарев в ноябрьском письме к жене мельком отмечает штрих, для него, безусловно, значительный: «…В головах у меня стоит полковое знамя и хранит мой сон…»
Полк для него в те осенне-зимние месяцы всё равно что каждодневное открытие новой густозаселённой страны, данной ему в управление. Пусть это не дивизия, не корпус, тем более не армия. Но это реальная сила. Он слишком хорошо знал историю войн и государств, чтобы не помнить, что полк мог решить исход дворцового переворота, мог спасти сотни людей при землетрясении, мог победить превосходящего противника или полечь под залпами вражеских орудий. Само слово «полк» дышало стариной, первыми походами времён юного Отечества, поэтическими и трагическими реминисценциями «Слова о полку Игореве»…
Полк состоял из тысяч живых душ — тысяч вселенных, и создать из них небывалую, слитную семью и не дать ей пропасть, но научить едино и верно действовать и было его первейшей заботой. Делясь с женой всем существенным и сокровенным, он в письме из Явора от 29 ноября 1914 года считает необходимым поделиться и этим: «…я чувствую каждый день, что мне Государем вручены 4 тысячи душ, драгоценных и великих, душ русских, и что я должен их уберечь в сложной обстановке войны…
И когда я тихо брожу взад-вперёд около дома, а на полугорке копаются мои люди, или слышится смех и болтовня, или несется их песня (отдал приказание петь песни, до меня было запрещено), я иначе не думаю об них, как в том духе, что это мои дети, мне Богом и Царём вручённые, и что я должен быть готов каждую минуту дать за них ответ… и понятно, что мне приходится много говорить, наставлять, журить или хвалить, как это делается в каждой семье, и без чего семьи настоящей нет. Как розданы твои посылки, не могу тебе ещё сказать, так как это будет делаться вечером, а Горнштейн выезжает сейчас… Он человек интересный, прибыл из Америки для отбывания воинской повинности и ведёт себя молодцом, не походя на своих сородичей…»
(На Памире у него уже были сотни подчинённых, но здесь речь о тысячах, а настанет час, когда речь пойдёт о десятках тысяч: командир корпуса, начальник обороны Царицына и Западной завесы! Беречь солдата, как умели Суворов, Ушаков, Нахимов, Скобелев, Снесарев, Рокоссовский, или направлять в огонь, думая больше о победе, нежели о жертвах, как умели Наполеон, Корнилов, Жуков, австрийские, турецкие военачальники. Но гениальность полководца или же, скажем так, искусство любого военачальника — в умении в противоборстве с врагом потерять как можно меньше подчинённых.)
А через несколько дней, 4–6 декабря 1914 года, ему и возглавляемому им полку выпадает кровавое испытание — трёхдневный жесточайший бой у Посада-Работыцка, у шоссе Троица-Работыцка, у деревни Цысова. Может, по его полку пуль было выпущено и поменьше, чем по казакам и пехотинцам ранее при Бучаче и Монастыржеске, но австрийцы шли в прорыв, а прорывающиеся всегда отчаянно-сильней и опасней, чем в обычном режиме наступающие…
«За особые отличия» командир полка представляется к ордену Святого Георгия четвёртой степени, получает его полтора года спустя. Правда, «особые отличия» Снесарева характеризуются весьма общо и несколько залихватски, в стилистике газетного военного штампа не только в «Русском инвалиде», но и в самом Высочайшем приказе: «находясь во время боя под действительным ружейным огнём, подвергая свою жизнь явной опасности и воодушевляя нижних чинов, молодецким наступлением штыками выбил противника из ряда окопов и занял деревню Цысова, где и укрепился». Снесарев в июльском дневнике 1916 года, словно бы комментируя Высочайший приказ, излагающий кратко его подвиг, пишет: «Но ведь забыты: восстановление блокады Перемышля (честь моя и моего полка); восстановление линии, брошенной 9-й кавалерийской дивизией и двумя пехотными полками (величина подвига и обстановка); атака полком целой дивизии (смелость шага)… Иначе выходит подвиг ретивого ротного командира… не больше».
