меня, как если бы были давно знакомы. Мы сели в сани, а молодой Виландт следовал за нами с моим чемоданом. По дороге, занявшей час, она рассказывала мне о моих девочках. Я видела ее усилия отвлечь меня и думала только об одном: как им рассказать жуткую правду! Я была настолько поглощена этой тревожной мыслью, что даже не обратила внимания на красивый водопад Иматры, полюбоваться которым туристы приезжают со всего мира.
В санатории Рауба, куда мы приехали, меня встретил доктор Габрилович, сказавший мне, что девочек не предупредили о моем приезде.
– Я буду рядом, – сказал он, – на случай, если шок окажется слишком сильным. У меня все необходимые медикаменты: валериана, эфир и пр.
В сопровождении доктора и г-жи Хариной я прошла по длинному коридору, потом мы поднялись на второй этаж и остановились перед одной из дверей.
– Здесь, – тихо сказал доктор.
Слушая, как часто забилось мое сердце, я сняла свою шляпу с густой креповой вуалью, чтобы не напугать их, и тихонько открыла дверь. Во второй комнате я заметила моих дорогих девочек, которым собиралась нанести такой ужасный удар. Я отдала бы жизнь, чтобы избавить их от этого. Они подняли головы на звук моих шагов и бросились мне на шею с радостными криками:
– Мама, мама дорогая!
Через мгновение Ирина спросила:
– А папа, где папа, почему он не приехал?..
Дрожа всем телом, прислонясь к дверному косяку, я ответила:
– Папа болен, очень болен.
Наталья расплакалась. Ирина, страшно побледнев, с побелевшими губами и глазами, словно горящие угли, воскликнула:
– Папа умер…
– Папа умер, – еле слышно повторила я в тот момент, когда обе они бросились в мои объятия.
Я провела с бедными девочками две ужасные недели. Я не находила в себе мужества сказать им, что их отец, такой добрый, такой великодушный, такой благородный, был убит гнусными существами. Я их уверяла, что он умер от болезни, без агонии, без страданий.
Доктор Габрилович каждый день отмечал, что моя болезнь прогрессирует. Всем своим авторитетом он настаивал на том, чтобы отвезти меня в Выборг, к профессору Гранбергу, который, отчасти на собственные средства, отчасти на государственные, построил огромную клинику, город в городе. Там был операционный блок, отделение для выздоравливающих, для психически больных, ясли для детей и т. д. Профессор Гранберг продержал меня три недели, окружил заботой и трогательным вниманием. Мало-помалу здоровье мое стало улучшаться, и воспоминания о Владимире и девочках снова заполняли мое сердце. Я сказала себе, что, раз моего дорогого мужа больше нет, я попытаюсь жить ради наших троих детей. С таким сыном, как Владимир, жизнь еще могла быть сносной. Несмотря на мрачные слухи, ходившие относительно участи алапаевских узников, я продолжала надеяться, тем более что появились другие слухи, опровергавшие первые. Нас глубоко потрясло письмо от моего сына Александра из Стокгольма. И все же как поверить, что после такого страшного горя на нас обрушилось новое, столь же ужасное? После моего возвращения в Рауху 25 марта 1919 года, в день Благовещения, я получила от вдовы великого князя Константина, чьи три сына, князья Иоанн, Константин и Игорь, погибли в Алапаевске, письмо, мужество, доброта и нежность которого не смогли смягчить жестокого удара, который оно мне нанесло. Она прислала мне копию письма генерала Нокса, вступившего в Алапаевск с английскими и чехословацкими войсками и написавшего кому-то из окружения короля Англии следующие строки:
«Заключенных привезли из Вятки в Екатеринбург. Из Вятки они легко могли бы бежать, так как пользовались определенной свободой, но они считали себя связанными данным словом. Из Екатеринбурга их перевели в Алапаевск, гнездо большевизма. Поздно ночью их привезли в школу. Дом был грязным и без постелей. Они спали на скамьях, а на следующий день для них принесли из местной больницы грязные кровати. Князья сами все вычистили, выскребли пол. В ночь с 4/17 на 5/18 июля их накормили ужином в шесть часов, предупредив, что их скоро увезут в неизвестном направлении, но все вещи приказали оставить в школе. Их посадили на тройки и отвезли на двенадцать километров от города в лес. Теперь они знали, что их ждет, и пели псалмы, пока их вели к угольным шахтам. Великую княгиню Елизавету Федоровну сбросили туда первой, живой. Великий князь Сергей Михайлович попытался сопротивляться и был убит пулей в голову. Остальных сбросили живыми, а после каждой жертвы кидали вниз камни и бревна. Потом туда бросили большое количество динамита, который не взорвался, что позволило найти тела. Я видел фотографии трупов, и, боюсь, никаких сомнений быть не может. Окна школы были выбиты, чтобы изобразить попытку бегства. Я рад добавить, что, когда пришли правительственные войска, они расстреляли восемьдесят этих негодяев».
До этого письма у меня еще сохранялась надежда. Вдруг все рухнуло. Я почувствовала, что крест Божий всей тяжестью упал на мои плечи, и поняла, что мне остался только долг. Долг жить ради двух моих дочерей до того дня, когда они больше не будут во мне нуждаться, долг жить, чтобы показать миру красоту душ великого князя Павла и моего сына, долг открыть заблуждающемуся или беззаботному человечеству ужас большевистской угрозы. Да сжалится Бог надо мной и не слишком продлевает мои страдания на земле. Да позволит Господь моей истерзанной душе покинуть стесняющую ее телесную оболочку и перенесет к тем, кого она так любила здесь…
Павел Александрович (1860–1919), младший сын Александра II, дядя Николая II, муж автора. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иного.)
Великий князь был назначен командиром 1-го гвардейского корпуса 27 мая 1916 г.; очевидно, автор использует в данном случае новый (григорианский) стиль, тогда как в Российской империи был принят старый (юлианский).
Владимир Павлович (1896–1918), граф Гогенфельзен, с 1915 г. князь Палей; сын автора от Павла Александровича, рожден в период, когда О.В. Палей еще состояла в браке со своим первым мужем, Э.-Г.А. Пистолькорсом.
Дочери от Павла Александровича: Ирина (1903–1990) и Наталья (1905–1981).
Перед косой чертой указывается дата по старому стилю. (Примеч. ред.)
Зять вдовствующей императрицы (муж ее старшей дочери Ксении), двоюродный брат ее покойного мужа, императора Александра III, и великого князя Павла Александровича, мужа автора.
Мария-Роза (1863–1941), урожденная графиня Браницкая, жена светлейшего князя Георгия (Ежи)
