— Все верно, я восхищен твоим знанием географии. Если бы я не знал тебя, то, пожалуй, подумал, что ты бывал здесь и раньше.
— Здесь я, разумеется, никогда не был, — ответил мой товарищ, — но география была в школе моим самым любимым предметом.
— Интересно, что же будет дальше? — немного раздраженно произнес я.
— Я скажу тебе, что будет. Хансен обещал, что доведет нас до дома целыми и невредимыми. Давай пока опустим слова «целыми и невредимыми». Но каким будет наш «дом»? Я не удивлюсь, если как только мы доберемся до него, нас сразу же снова отправят на Восточный фронт. Или на Западный, если повезет.
Впрочем, если не случится ни того, ни другого, может выйти так, что мы окажемся в самой скверной ситуации — попадем домой, когда война закончится.
— Твой пессимизм граничит с упадническими настроениями, Генрих. Надеюсь, ты больше ни с кем не станешь делиться своими мыслями.
— Мой дорогой Иоганн, разумеется, я ни с кем не стану делиться ими. Но почему я должен держать тебя в неведении и молчать о том, что может случиться с нами и с нашей страной? Я тоже люблю Германию, но нужно трезво смотреть на вещи и быть готовым к самому скверному повороту событий. Так что я нисколько не подрываю боевой дух такими рассуждениями.
Мы обменялись понимающими взглядами. Генрих явно ожидал дальнейшего продолжения разговора, но я ничего больше не сказал, ограничившись коротким кивком. На этом наша беседа закончилась. Мы молча шагали по темной дороге. В размеренном ритме наших шагов и звуках, издаваемых вьючными животными, было что-то успокаивающее. Генрих преподал мне небольшой урок. Мне стало понятно, что человек он сильный и решительный, раньше я не всегда замечал в нем это. Я был не вполне уверен, что могу найти в себе те же качества.
Батальон добрался до Киттилэ в октябре. Позади четыре недели пути и расстояние в 250 километров. Мы прошли территорию Финляндии с востока на запад и оказались за Полярным кругом.
Вообще-то в этой маленькой деревушке я не заметил ничего примечательного, она была всего лишь еще одним населенным пунктом, который мы прошли, двигаясь на север. Однако она, тем не менее, надолго врезалась мне в память. После того что я узнал, мое восприятие войны сильно изменилось. Здесь я узнал о гибели Маннхарда и кровопролитных боях между бывшими братьями по оружию, состоявшимися на берегу моря близ Торнио и в Кеми. Таким образом, рассказ о Киттилэ — это рассказ о печали и роковой судьбе, о нарушенных обещаниях и умирающих надеждах.
В день нашего прибытия в деревню эшелон поддержки нашей дивизии должен был отправиться дальше на север. Здесь собралась масса грузовиков, машин скорой медицинской помощи, обозов. Особенно много было раненых и медицинского персонала. Полевой госпиталь нужно было эвакуировать еще несколько дней назад, однако с юга постоянно продолжали прибывать раненые, и поэтому эвакуация все время откладывалась. Говорили, что совсем недавно прибыл транспорт, которому пришлось сделать большой крюк и проехать по территории Швеции. Подобный слух раньше показался бы невероятным, но сегодня могло произойти все, что угодно.
Возле госпиталя я случайно наткнулся на Хервега из разведывательного батальона, в котором служил Маннхард. Он передвигался на костылях, поскольку его нога была закована в гипс. Хервег тоже узнал меня и сообщил, что был ранен под Торнио и прибыл в Киттилэ несколько дней назад, когда полевой госпиталь перевели туда из Рованиеми. Когда я спросил его, известно ли что-нибудь о Маннхарде, он уклонился от ответа, заявив, что ему нужно идти. Уже поздно, сказал он. Не мог бы я вечером навестить его в госпитале? То, как Хервег внезапно прервал разговор, встревожило меня. Торнио? Я вспомнил, что слышал это название несколько недель назад. Так назывался городок, располагавшийся прямо на границе со Швецией. От шведского города Хапаранда его отделял мост, перекинутый через реку Торнио, впадающую в воды Ботнического залива. Кто-то из врачей на перевязочном пункте что-то рассказывал о Торнио. Это случилось в тот день, когда советские истребители совершили налет на так называемый Арктический тракт, что проходит к северо-западу от Рованиеми. Вражеские самолеты оставили после себя жуткую картину: мертвые и умирающие люди и животные в лужах крови, залившей место, которое совсем недавно казалось таким идиллическим. Когда мы ждали прибытия машин скорой помощи, врач рассказал, что финны захватили один из госпитальных обозов в Торнио и что там прошел тяжелый бой.
Сейчас я вспомнил эту новость, вызвавшую в нас тогда чувство невыразимой горечи. Мы никак не ожидали от вчерашних братьев по оружия захвата госпитального обоза, которому не позволили выйти к морю, а вместо этого перенаправили на север. Причина подобных действий финнов оставалась для нас непонятной. Позднее стало известно то, о чем в свое время предупреждал Маннхард. В начале октября мощная финская группировка высадилась в Торнио, другие части наших бывших союзников двигались на этот город с юга, вооруженные новенькими немецкими штурмовыми орудиями, поставленными Германией еще летом и использовавшимися в дни наступления советских войск в южной Карелии. Наши войска были вынуждены оставить этот район. В числе прочих ушел из этих мест и наш разведывательный батальон. Говорят, что обе стороны понесли огромные потери.
Солдаты нашего батальона понимали, что финны стали врагами. Они обязательно атакуют наши части, образующие юго-восточный фланг отступающей армии «Лапландия», чтобы уничтожить хотя бы ее арьергард. И все же вместо того, чтобы как можно скорее отходить на запад, батальон должен был действовать в соответствии с графиком отхода армии, и порой без особой надобности ему приходилось занимать те или иные позиции. Там мы обычно рассматривали окружающую местность в бинокль и отправляли дозоры, чтобы заранее обнаружить противника. До сих пор финны никак не препятствовали отступлению, но мы постоянно чувствовали, что за нашими передвижениями внимательно наблюдают. Например, в Рованиеми, через считаные минуты после того как мы переправились на другой берег, мост взлетел на воздух. Мы остались довольны тем, что оставили район, где могли произойти серьезные бои с финскими войсками. В конечном итоге 12-й полк первым, так сказать, скрестил шпаги с нашими бывшими союзниками и, в результате, на полдня замедлил отступление.
По пути в Киттилэ наш батальон увеличил скорость движения до 30 километров в день. Признаться, мы шли налегке, неся лишь винтовки и автоматы. Пулеметы, боеприпасы и прочее снаряжение находились в корзинах на спинах наших верных мулов. Однако погода вскоре ухудшилась. Пошел дождь, а ночью ударил мороз. В этом году зима запоздала, и по пути в Киттилэ снег практически не препятствовал нам.
