У поэмы было несколько вариантов названия: «Воля миллионов», «Былина об Иване», «Иван Былина. Эпос революции». В первой её главе говорится, что стопятидесятимиллионное население страны Советов – это аллегорический Иван: «Россия вся единый Иван». Во второй главе речь идёт о том, что далеко за океаном лежит страна Америка, которой правит президент Вудро Вильсон. В третьей главе сообщается, что российский Иван намерен напасть на Америку, и Вильсон начинает готовиться к битве. В четвёртой главе разыгрывается сражение. В пятой Иван побеждает.
О чём же повествует поэма? Зачем нападал Иван на Америку? И что давала ему (то есть России, которую он олицетворял) победа в сражении с Вильсоном?
На этот вопрос автор «150 000 000» ответа не даёт. Зато в шестой (последней) главе описывает…
«Праздник, в святцах, не имеющий чина…
Может быть, / Октябрьской революции сотая годовщина».
Завершая рассказ об этом торжестве, автор так восклицает об Ивановой победе:
«Ну и катись средь песенного лада,
цвети, земля, в молотьбе и в сеятьбе.
Это тебе революций кровавая Илиада!
Голодных годов Одиссея тебе!»
В этих завершающих строках поэмы Маяковский, наконец-то, впрямую высказался о том, что он, продолжая переписывать шедевры мировой литературы, добрался до произведений Гомера. Подражая великому стихотворцу древней Эллады, он и воспел Троянскую войну, которую перенёс в век двадцатый. Иными словами, выходило, что поэма «150 000 000» была создана только для того, чтобы вспомнить несчётные кровопролитные сражения гражданской войны и воспеть «бывших и не бывших битв года».
Если называть вещи своими именами, это была поэтическая поддержка большевистских лидеров в их стремлении разжечь мировой революционный пожар. Больше сказать автору «анонимной» поэмы было нечего.
Но так ли это?
А что если это только нам, живущим в двадцать первом веке, всего лишь кажется, что Маяковскому нечего было сказать в «150 000 000»? Посмотрим, как встретили поэму современники поэта.
В первый раз Маяковский прочёл «150 000 000» в начале января 1920 года. В комнате дома в Полуэктовом переулке собралось человек двадцать. Были среди них Анатолий Луначарский, Борис Пастернак, ещё не уехавший в Прагу Роман Якобсон и, конечно же, старый приятель Бриков и Маяковского Лев Гринкруг. После читки состоялась оживлённая дискуссия. Якобсон написал:
«По-существу заглавие „150 миллионов“ – это полемический ответ на «Двенадцать»…
Луначарский сказал, что это первый опыт революционного эпоса, что это очень интересно и ставит целый ряд новых вопросов. Он сопоставил «150 000 ООО» и «Двенадцать» Блока. Не 12 делали революцию, а 150 000 ООО…
Второй раз он читал «150 000 ООО» но моему предложению в Московском лингвистическом кружке, и там тоже было довольно оживлённо….
Кто-то говорил, что это в значительной степени возвращает к традициям оды Державина, кто-то говорил о связи этой поэмы с былинами, кто-то говорил о связи с Некрасовым и т. н.
Владимир Владимирович записывал, кто что говорил и сказал:
– Я слышал, что здесь Державин, Пушкин, Некрасов и т. н., значит, это вся русская литература. А это – ни то, ни другое, ни третье, а нечто иное».
Как видим, сам Маяковский сказал о том, что в его поэме есть нечто такое, чего слушатели не заметили или не поняли. Что он имел в виду?
Мудрый Борис Пастернак, прослушав поэму, вообще промолчал. А чуть позднее признался, что ему «впервые было нечего сказать» Маяковскому. Почему? Из-за пустоты её содержания? Из-за перебора трескучих рифмованных лозунгов? Или из-за чего-то другого?
А имажинисты в это время сплачивали свои ряды. 20 февраля 1920 года состоялось первое заседание их «Ассоциации вольнодумцев в Москве». Сергея Есенина избрали председателем, Матвея Ройзмана – секретарём. Сергей Конёнков, Всеволод Мейерхольд, Александр Таиров и ещё несколько имажинистов – стали членами правления ассоциации.
24 февраля состоялась ещё одна читка новой поэмы Маяковского, о которой журнал «Вестник театра» сообщил:
«Маяковский прочёл отрывки из своей новой пьесы-поэмы „150 000 ООО“, в которой поэтом описывается борьба революционного пролетариата в лице собирательного „Ивана“ с мировой буржуазией в лице опять-таки собирательного „Вудро Вильсона“. Поэма технически совершенна, произвела на слушателей огромное впечатление».
Присутствовавший на читке поэт-имажинист Иван Васильевич Грузинов вспоминал:
«Маяковский декламировал поэму "150 000 ООО" с чрезвычайным воодушевлением. Такое воодушевление при чтении стихов было редким даже для него. Он приходил в восторженное состояние: глаза ярко светились, тогда ещё молодое лицо его покрывалось лёгким румянцем…
Больше всего мне запомнились у читающего Маяковского главные движения рук. Читая поэму, он поводил руками, как дирижёр, перед которым играет оркестр, видимый только ему одному. Кстати. Если я заговорил о руках Маяковского, то здесь следует отметить, что он был левша. Во всём, что бы он ни делал, главенствовала левая рука. Было только одно исключение из общего правила: писал он правой рукой».
Иван Грузинов также обратил внимание на то, что, будучи левшой, свои выступления Маяковский любил завершать стихотворением «Левый марш», которое предлагало публике шагать:
Из этого как бы следует, что писал Маяковский, вроде бы, одно, а призывал совершенно к другому
В поэме «150 000 000» тоже чувствовалась некоторая нелогичность: её герой, некий «собирательный» Иван, жил себе, жил в России и вдруг отправился за океан сражаться с американским буржуем Вильсоном.
Почему? Зачем?
Между тем в это же самое время Сергей Есенин тоже сочинял поэму – о Емельяне Пугачёве. Поэта, родившегося и выросшего в рязанской деревне, давно привлекал образ донского казака, объявившего себя царём России и бросившего вызов правительнице страны Екатерине Второй. История драматичная. И драматургичная. Но здесь никаких вопросов не возникает.
После «150 000 000» Маяковский написал три небольших скетча для опытно-показательной студии Театра сатиры: «А что, если?..», «Пьеска про попов…» и «Кто как проводит время…». Театральная общественность встретила эти маленькие пьески в штыки. Не вдаваясь в подробности того, что именно не понравилось критиковавшим, скажем, что скетчи, в самом деле, получились малоинтересными. Откровенные агитки.
