Делегаты профсоюза рабочих стекольного завода ожидали своего депутата на вокзале в Кармо. Уже по дороге в гостиницу рабочие, перебивая друг друга, начали рассказывать о последних событиях. Положение действительно оказалось серьезным.
Еще три года назад очагом классовых конфликтов были угольные шахты Кармо. После назначения директором господина Пере, человека весьма практичного и умного, обстановка на шахтах несколько смягчилась. Но на стекольном заводе она резко обострилась.
Директором и фактическим владельцем завода был Рессегье, человек, сохранивший в восемьдесят лет удивительную энергию и подвижность. Причем с годами он все больше ненавидел своих рабочих. Особую ярость старика вызвал профсоюз. Правда, Рессегье необыкновенно ловко умел обманывать и грабить рабочих. Когда повсюду под давлением трудящихся создавались пенсионные кассы, ему удалось этого избежать. Он пошел лишь на создание так называемой кассы оказания помощи рабочим. Это было его собственное оригинальное изобретение. Суть его состояла в том, что касса пополнялась за счет повышения цен товаров, продававшихся рабочим в заводской лавке. В результате помощь не только ничего не стоила хозяевам, но даже, приносила им некоторый доход.
Рессегье хвастался, что он платит рабочим больше, чем на других заводах. Действительно, зарплата в Кармо была немного повыше. Но Рессегье, ссылаясь на это, добивался от своих политических друзей более выгодных условий оплаты транспортировки сырья и готовой продукции. В итоге он и здесь выигрывал.
Десять лет назад Рессегье отчаянно пытался помешать организации профсоюза на его заводе. Однако в то время подобная политика была не в моде, правительство боролось с монархистами и нуждалось в поддержке рабочих. Теперь же, когда оппортунисты вступили в союз с реакцией, положение изменилось.
Рессегье начал с того, что добился отстранения с поста мэра Кармо Кальвиньяка, из-за увольнения которого началась знаменитая забастовка шахтеров три года назад. Более того, используя вспыльчивый характер Кальвиньяка, директор подстроил скандал, и Кальвиньяка приговорили к 45 дням тюрьмы и к лишению права быть избранным на 5 лет.
Эти успехи вдохновили Рессегье на новые происки против рабочих. Теперь ему нужна была забастовка. Дело в том, что продукция завода — бутылки — не всегда находила сбыт. Завод работал в отдельные моменты почти в убыток. Так было летом 1895 года. Рабочие поняли положение и мирились со многим, не прибегая к забастовке. Но Рессегье продолжал искать повод для закрытия завода. Он рассчитывал возобновить затем производство только при условии по меньшей мере резкого ограничения влияния профсоюза, если не его ликвидации, и серьезного снижения зарплаты.
Наконец случаи представился: два профсоюзных активиста, Бодо и Пелетье, уехали на съезд корпорации стекольщиков. Раньше это допускалось. Но на этот раз Рессегье немедленно объявил об их увольнении. Когда рабочие обратились с просьбой о пересмотре этого решения, дирекция ответила, что решение является окончательным.
Рабочие решили, не объявляя забастовки, приостановить работу на время переговоров с администрацией. Поэтому они предложили очистить бассейн с расплавленной стекольной массой, без чего нельзя даже временно оставить работу, не рискуя вызвать серьезные убытки и ущерб. Словом, рабочие вели себя крайне лояльно. Но дирекция ответила, что уже начато тушение печей и что производство таким образом останавливается. Итак, забастовку, по существу, объявили хозяева, а не рабочие. И тогда вызвали Жореса.
Выслушав рассказ рабочих, Жорес немедленно отправился в дирекцию стекольного завода. Рессегье там не было, пришлось говорить с его ближайшими помощниками. Он заявил им, что рабочие не хотят конфликта, готовы на уступки администрации. Они согласны даже на санкции против Бодо и Пелетье, лишь бы их не выбрасывали на улицу. Но представители администрации не хотели и слышать о переговорах. Видимо, у них были строгие инструкции на этот счет. Они отвергли также предложение Жореса прибегнуть к арбитражу.
Вернувшись к рабочим, он рассказал им об итогах переговоров и спросил, что они считают нужным делать.
— Сопротивляться, поскольку они хотят войны.
Жорес молчал. Он видел, что рабочие настроены решительно и готовы к забастовке. Но этого как раз и добивается администрация. Жорес представил себе, что надет рабочих и их семьи. Он подумал, что надо любой ценой избежать забастовки. Но как сказать об этом возбужденным стеклодувам? Жорес решил поговорить с каждым из членов комитета один на один. Но первый же рабочий, которому он посоветовал уступить и принять условия Рессегье, решительно заявил:
— Как, вернуться на завод? Бросить на произвол судьбы товарищей, которые виноваты лишь в том, что они наши делегаты? Мне кажется, что это оскорбительное предложение для нас?
Но после долгих разговоров и раздумий рабочие поняли, что шансов на успех забастовки нет. Они смирились и послали Рессегье телеграмму: «Мы единодушно решили возобновить работу на ваших условиях. Пелетье и Бодо будут жить на нашу зарплату».
Рессегье даже не соизволил ответить. На другой день на закрытых воротах завода появилось объявление: «Рабочие стекольного завода Кармо бросили работу без всяких причин, и поэтому завод закрыт. Правление считает нужным в интересах рабочих предупредить их, что оно не может сообщить, когда и на каких условиях возобновятся работа завода. Вследствие этого каждый получит причитающийся ему расчет».
Итак, даже уступка, вернее, капитуляция рабочих не помогла. Это уже была не забастовка, а просто локаут, повод для которого давно искал Рессегье. Теперь у Жореса главная забота о том, чтобы добыть денег и прокормить безработных стекольщиков и их семьи. Вместе с другими депутатами-социалистами он организует в разных городах Франции митинги, на которых проводится обор средств для безработных кармозинцев. Кое-какие деньги удалось добывать, поступали и пожертвования. Жорес был тронут до глубины души, когда получил деньги от восемнадцати студентов Эколь Нормаль и от учеников лицея в Альби. Но денег было слишком мало, чтобы прокормить более тысячи рабочих с их женами и детьми. Безработные держались героически и стойко переносили лишения. Их поддерживала солидарность французских рабочих со стекольщиками Кармо, многочисленные проявления которой они видели. Рессегье пытался вновь пустить завод в ход 15 сентября с помощью штрейкбрехеров. Он набрал рабочих в Шампани, Жиронде, Рив-де-Жьере и доставил их в Кармо. Но когда приехавшие рабочие увидели, для чего их обманом завербовали, то три четверти из них категорически отказались работать.
