На второй день войны была сформирована Ставка Главного командования Вооруженных Сил СССР во главе с Народным комиссаром обороны Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко.
30 июня 1941 года был образован Государственный комитет обороны (ГКО), в его руках сосредоточивалась вся полнота власти в Советском государстве.
10 июля 1941 года он принял решение - в целях улучшения руководства боевыми действиями войск образовать три главных направления: Северо-Западное, Западное и Юго-Западное.
В связи с этим Ставка Главного командования была переформирована в Ставку Верховного Главнокомандования.
Я редко видел Сталина в первые дни войны. Был он в подавленном состоянии, нервный и неуравновешенный. Когда ставил задачи, требовал выполнения их в невероятно короткие сроки, не считаясь с реальными возможностями.
В первые недели войны, по моему мнению, он неправильно представлял масштабы начавшейся войны и те силы и средства, которые действительно смогли бы остановить наступающего противника на широчайшем фронте от моря и до моря.
В то очень трудное время Ставка и Государственный комитет обороны частенько отвлекались на мелочи, излишне много времени уделяли снайперской и автоматической винтовкам, без конца обсуждали, какую оставить винтовку на вооружении пехоты - пехотного или кавалерийского образца? Нужен ли штык? Трехгранный или ножевого типа? Не отказаться ли от винтовки и не принять ли вместо нее карабин старого образца? Много занимались ружейными гранатами, минометом-лопатой. По этим видам вооружения запрашивалось мнение командования фронтов и армий. Ответы приходили самые разнообразные и противоречивые.
В то время в Ставку поступало много донесений с фронтов с явно завышенными данными о потерях противника. Может быть, это и вводило Сталина в заблуждение: он постоянно высказывал предположение о поражении противника в самом скором времени. Из-за неправильной оценки масштабов войны Сталин первое время не уделял достаточного внимания созданию мощных резервов.
В первые дни войны Генеральный штаб плохо знал обстановку на фронтах. Обычно каждый вечер его генералы докладывали работникам наркомата о ходе боевых действий. Эти сообщения были невыразительными, похожими одно на другое и редко отражали подлинную картину развернувшихся сражений. Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову, назначенному начальником Генерального штаба, приходилось из-за этого переживать горькие минуты. В высшей степени деликатный, Борис Михайлович часто брал на себя вину подчиненных за несвоевременную информацию. Однажды утром в Ставке я присутствовал при докладе общей обстановки на фронтах. Шапошников сказал, что, несмотря на принятые меры, с двух фронтов так и не поступило сведений. Сталин сердито спросил:
- Вы наказали людей, которые не желают нас информировать о том, что творится у них на фронтах?
Добрейший Борис Михайлович с достоинством ответил, что он обоим начальникам штабов фронтов объявил выговор. Судя по выражению лица и тону голоса, это дисциплинарное взыскание он приравнивал чуть ли не к высшей мере наказания. Сталин хмуро улыбнулся:
- У нас выговор объявляют в каждой ячейке. Для военного человека это не наказание.
Но Шапошников напомнил старую военную традицию: если начальник Генерального штаба объявляет выговор начальнику штаба фронта, виновник должен тут же подать рапорт об освобождении его от занимаемой должности.
Сталина, видимо, удовлетворил такой ответ, и он приказал лишь предупредить всех начальников штабов, что за подобные проступки Ставка будет принимать строгие меры. Не знаю, какие меры в дальнейшем применялись, но все-таки в конце июня и июле 1941 года наши посты ВНОС по-прежнему оставались одним из важных источников информации не только о воздушной, но и наземной обстановке на фронтах.
Работа Генерального штаба медленно перестраивалась на военный лад. Мы, работники управлений, особенно остро чувствовали это. Нервозность, неразбериха часто тормозили осуществление важных решений. Порой мы натыкались на бесконечные бюрократические рогатки. Некоторые начальники привыкли в мирное время отвечать на многочисленные запросы: "Нет и не будет!" Теперь требовался другой ответ: "Должно быть и как можно скорее!" Но они все еще ехали на старом коне...
Из разных источников мы знали, что со дня на день, а вернее, с ночи на ночь нужно ждать налетов вражеской авиации и готовить ей достойную встречу.
Однажды ночью в июле 1941 года посты ВНОС сообщили о приближении к Москве с запада двух неизвестных военных самолетов. Все средства наблюдения в данном секторе были сосредоточены на этих целях и "вели" их, не теряя из вида, до Московской зоны ПВО. Я приказал зенитной артиллерии огня не открывать, а истребительной авиации принять меры к посадке этих самолетов. Но когда самолеты подошли к ближним подступам ПВО Москвы, генерал Д. А. Журавлев по своей инициативе приказал зенитной артиллерии открыть огонь.
Тогда Москва впервые услышала на рассвете грохот зениток и увидела в розовом предрассветном небе ватные комочки разрывов. Это были тревожные и тягостные минуты. Но самолеты оказались советскими: их самочинно, без всякого предупреждения отправили в Москву с одного из фронтов.
Не успела смолкнуть стрельба, начался разбор этого инцидента. Меня срочно вызвал Л. 3. Мехлис, якобы получивший поручение свыше расследовать и определить мою личную виновность в обстреле своих самолетов.
Возмущенно я отвел все обвинения. Пока мы спорили с Мехлисом, в Ставку вызвали генерала Громадина, и там было принято решение немедля навести порядок в полетах нашей авиации, потребовать строжайшей дисциплины в воздухе.
Неприятное ночное событие решили считать учением противовоздушной обороны Московской зоны ПВО. Тут же было сформулировано официальное сообщение для печати. А начальникам ПВО приказали повысить бдительность и боевую готовность всех войск противовоздушной обороны.
Ночной инцидент послужил хорошим уроком, он приковал всеобщее внимание к нуждам противовоздушной обороны, к созданию строгого режима в воздухе, повышению бдительности всех сил и средств ПВО.
Как ни важна и ответственна была работа по охране страны с воздуха, меня все же постоянно отрывали от прямых обязанностей. В Ставке обсуждались вопросы стратегической обороны Украины. Решили начать там большие работы по сооружению оборонительных рубежей. И вдруг, к моему удивлению, Сталин предложил назначить меня главным руководителем этого строительства. Его предложение поддержал Молотов. Пришлось доказывать, что я вовсе не специалист этого дела. Посоветовал возложить работу по строительству рубежей на начальника Главного инженерного управления, ведь она же непосредственно входит в круг его обязанностей. Оба были удивлены:
