Вечером, во время официального ужина в честь глав африканских государств, первые леди лестно отозвались о нашей встрече. Франсуа посмотрел на меня удивленно, как будто впервые увидел…
Первая леди – это не статус, а некая неопределенная роль без четких границ, и каждая играет ее по-своему. С течением времени я научилась находить те занятия, которые мне больше всего по душе и не вызывают полемику в прессе, или почти не вызывают. Люблю вспоминать тот день, когда мы с моими сотрудниками упаковывали коробки с игрушками и книжками для детей Мали. Мы их набрали много, несколько сотен килограммов, и французские военные согласились доставить их в Бамако и Гао. Военные операции в тех краях активизировались, и было опасно отправляться туда самой.
В тот день все добровольцы из моей команды – и я вместе с ними – расположились в “коридоре мадам”, стоя на коленях или сидя на полу. Нам было очень весело. Не думаю, что кого-нибудь еще из первых леди можно было бы застать в подобном положении. Гвардейцы, охранявшие дворец, едва опомнившись от удивления, предложили нам свою помощь! Мы распределили подарки в точном соответствии с их предназначением: по школам, яслям и т. д.
Мы с моей командой переживали сложные моменты, а порой и неудачи. В частности, я получила просьбу от “Цепи надежды”, медицинской ассоциации, организующий по всему миру кардиологические операции для детей. Я несколько раз встречалась с профессорами Аленом Делошем и Эриком Шессоном: их самоотдача и энтузиазм мне сразу же понравились. Мы стали вместе искать средства, чтобы открыть пункт экстренной детской кардиохирургии в Бамако. Цель уже была почти достигнута, когда появились фотографии президентского скутера. Я не знаю, что сталось с нашим проектом.
С “Цепью надежды” у меня связано одно из самых тягостных воспоминаний, впрочем, непосредственные герои этой истории, разумеется, тоже кое в чем виноваты. Одним ноябрьским утром 2013 года возник экстренный случай. Малийская девочка по имени Ламина нуждалась в срочной операции, ей грозила смерть. У нее не было ни визы, ни возможности приехать. “Цепь надежды” обратилась ко мне. Я переговорила с главным военным врачом президентской службы, который участвовал в наших гуманитарных акциях. Менее чем за сутки он все устроил, операцию запланировали сделать через два дня в госпитальном центре Неккер. Мне почудилось, будто я держу в руках волшебную палочку и она поможет мне спасти жизнь ребенка. Это было чудо, волшебство.
Ламину прооперировали. Отец приехал с ней во Францию, мать осталась в Мали. Спустя двое суток начались осложнения, Ламина впала в кому и скончалась. Я считала, что ответственна за ее смерть. Врачи уверяли меня, что, останься Ламина в Мали, это имело бы такие же фатальные последствия. Но я не могла себе простить, что дочь умерла не на руках у матери. И все думала об этой женщине: она доверила нам ребенка, а мы отправили ей гроб с его телом.
Я чувствовала бессилие и отчаяние, и мне вдруг захотелось все разом прекратить. Мои сотрудники как могли старались поднять мне настроение. Врачи тоже сумели подобрать нужные слова. В такого рода ситуациях у них большой опыт. У меня – никакого. Я оказалась не готова.
Быть первой леди порой значит быть последним прибежищем. Однажды вечером, когда я сидела дома одна, мне написала в Твиттере одна молодая женщина. Я ей ответила. Поняла, что она в беде, попросила прислать номер телефона и позвонила ей. Едва расслышала в трубке тихие слова: “Хочу со всем покончить”. Мне не удалось разговорить ее, и я предложила написать мне о том, что она не сумела рассказать, и дала ей адрес своей электронной почты.
Получила я только обрывки фраз все в том же духе. У меня были ее координаты, и я передала их начальнику моей канцелярии Патрису Бьянкону, попросив привлечь к делу медицинскую и социальную службы Елисейского дворца. Во время переписки она в том числе сообщила адрес, по которому ее можно было найти. Странно, но эта дама, знаменитый профессор, почему-то очутилась в захудалой пригородной гостинице. На следующий день она прислала мне ужасное письмо: “Спасибо за все, Валери, и прощайте”.
Мы с Патрисом помчались в гостиницу, и он взломал дверь. Она казалась безжизненной. Пожарные[38] в последний момент сумели спасти ее, хотя она проглотила впечатляющий коктейль из моющих средств, медикаментов и алкоголя. Три месяца она пролежала в больнице.
Ирония судьбы: когда несколько месяцев спустя я угодила на больничную койку, она связалась со мной, чтобы поддержать. Мы стали регулярно переписываться. Но я постоянно задавала себе вопрос: может, зря я выловила в море бутылку с ее мольбой о спасении? Сделала бы она то, что сделала, если бы не знала, что я в курсе? Как знать? Быть первой леди значит во всеоружии встречать любую ситуацию.
В моей менее многочисленной, чем у предшественниц, команде, которую кое-кто критиковал за использование средств из общественных фондов, никто не сидел без работы. А ведь мой штат обходился государству дешевле, чем толпы сотрудников прежних первых леди. В течение двух лет мы получали неимоверное количество обращений. Постоянно. Порой совершенно неожиданных. Служащие Елисейского дворца несколько раз даже привлекали меня к составлению исков по поводу нарушений трудового законодательства. Они поняли, что я на их стороне.
Если благотворительные ассоциации оценили мою деятельность в роли первой леди, то общественное мнение было ко мне сурово. По мнению многих французов, я с первого дня была самозванкой, занимала место другой женщины, носившей всем известное имя и безупречной, как икона. С переездом в Елисейский дворец я оказалась под перекрестным огнем массмедиа и социальных сетей, они приписывали мне самые коварные замыслы. Постоянно появлялись сообщения о том, что меня вызывают в суд в связи с нецелевым использованием общественных фондов. Истина гласит, что со временем кожа дубеет, а сердце становится каменным. Однако если кто-то скажет вам, что ему все равно, популярен он или нет, знайте: этот человек лжет.
Например, в марте 2013 года, во время поездки Франсуа в Дижон, мне пришлось пережить несколько мучительных мгновений. Команда президента решила отправить его в двухдневное путешествие, чтобы он снова наладил отношения с народом: его рейтинг пребывал в состоянии свободного падения. Президента ждало полное фиаско, а меня – серия жестоких ударов. На улице к нему подошла пожилая женщина и сказала:
– Не женитесь на Валери, она нам не нравится.
Конечно, это было довольно бестактно, но свобода есть свобода. Это был сущий пустяк по сравнению с раздавшимся тотчас же громким хохотом Франсуа… Боже, как я его в тот момент ненавидела! Он побоялся сказать хоть что-нибудь в мою защиту, хоть одно осторожное слово, а ведь он так хорошо это умел. Я плакала, сидя перед телевизором. Ни разу я не оставила без ответа ни одно брошенное в его сторону презрительное или обидное слово, а он потешался над моей участью и изо всех сил старался уберечь остатки таявшей на глазах симпатии народа.
