— Кто же это? — спросил шеф.
Билли запустил руку в нагрудный карман, вынул фото и протянул его шефу.
— Так, так, — шеф взял фото и пошел к столу, разглядывая его. Сел в кресло.
— Глядя на этого парня, ни за что не подумаешь, что он способен на пакости, не так ли? — произнес он удовлетворённо.
— Да, шеф, — вытянулся по привычке старый служака Билли, почувствовавший, как в нем, несмотря на отставку, поднимается волна небывалой, но привычной бодрости, словно у хищника, выслеживающего добычу — Я откопал его на военно-воздушной базе. Парень был во Вьетнаме.
— Малыш нравится мне всё больше. Он что, всерьёз надеется победить коммунизм? — шеф, размышляя, двинулся в путь по кабинету. — Разве дело только в коммунизме? Коммунизм — это для нас только идеологическая ширма. Представьте себе, Билли, что коммунизм в России каким-то невероятным, сказочным образом исчез. И что? Вы думаете, что Россия сразу станет другом, как для Америки, так и для Запада? Нет, Билли, Россия всегда была, есть и будет одновременно и нашим врагом, независимо от того, какой там общественно-политический строй, и желанным лакомым куском. По той простой причине, что на её просторах сосредоточена львиная доля всех полезных ископаемых. Надо же, — удивлённо воскликнул шеф, — малая горстка от населения планеты контролирует одну шестую часть суши! Это всё потому, Билли, что русские никогда не стремились иметь заморские колонии, они приращивали страну только за счёт соседей. В то время, как Колумб с большим риском пересекал Атлантический океан, направляясь в неведомое, русские казаки последовательно, без отрыва от своей земли, присоединяли Сибирь и Приморье к России. Если учесть, что территории Японии и Китая расположены рядом с этими регионами России, Сибирью и Приморьем, и ни японцы, ни китайцы не сумели их занять раньше русских, то контроль, установленный русскими над этими землями, безусловно, свидетельствует о силе духа, стойкости в сражениях и необычайном авантюризме казаков. Их продвижение через Сибирь даже на Аляску и западное побережье Соединённых штатов ни в чём не уступает открытию Америки Колумбом.
Империя, созданная русскими, прочна, потому что, Билли, русские никогда не уничтожали самобытную культуру и веру покорённых народов. И не уничтожали тотально и сами народы.
«Шеф всегда умел мыслить масштабно. Поэтому он, а не я, занимает такой важный пост в разведуправлении», — подумал Билли.
— Поэтому, наша задача на все времена — обкладывать Россию военными базами, насаждать по её периметру угодные нам режимы, всеми способами, даже неприглядными с точки зрения морали, провоцировать её, разорять её, пока она не рассыплется на мелкие «удельные княжества».
Шеф снова подошёл к Билли.
— Что-то я с вами разоткровенничался. Но это лишь потому, что я вас давно знаю и доверяю вам. — Он согласен работать с нами? — перешел к делу шеф.
— Чтобы ответить на этот вопрос, мне необходимо ваше согласие на встречу с ним с целью зондажа.
— Нам нужны такие люди, Билли. Это, безусловно, ваша находка. Нет, не напрасно мы дорожим такими испытанными борцами за свободу, как вы, Билли, — шеф снова перешел на патетику, но, вспомнив вдруг о только что обсуждавшейся кандидатуре, он обеспокоено сказал: — Только вы теряйте времени, Билли, а то, как бы не подстрелили сорванца, пока мы тут с вами беседуем. И подыщите второго. Для отвода глаз.
Борис Великанцев сидел в непривычном одиночестве в номере отеля. Его экипаж уехал на аэродром, как всегда, на рассвете. А он остался в отеле.
Как могло случиться, что, бортовой инженер, ведущий инженер по лётным испытаниям противопожарного вертолёта Ми-6, один из лучших специалистов «фирмы» Михаила Леонтьевича Миля, остался вдруг за бортом, никому не нужным и никому не интересным?
Почему сочли целесообразным отстранить его от работы в составе экипажа Гарнеева, и кто принимал это решение, заведомо зная, что присланный вместо него специалист всего лишь борттехник? Чулков, безусловно, знающий, опытный, надёжный человек и специалист, но всё же борттехник, а не бортинженер.
Великанцев тупо смотрел на свой чемодан, куда осталось бросить бритвенный прибор, и вещи собраны, можно отъезжать. Но куда отъезжать? Домой, в Советский Союз?
Ну вернётся он, придет на любимую лётно-испытательную станцию (ЛИС), которой отдано без малого десять лет жизни. И что?
Начальник ЛИС, с которым у Великанцева до этого были дружеские отношения, скажет, отводя глаза в сторону и смущённо улыбаясь:
— Борь, тебя вызывают в партком и в кадры, смотайся туда.
Начальник деликатно не станет говорить, что задолго до приезда Великанцева ему звонил помощник начальника предприятия по кадрам и распорядился не допускать Бориса к работе.
И придётся дожидаться партсобрания, рассмотрения на нём его, Великанцева, персонального дела. Дожидаться, находясь в подвешенном состоянии — и не уволенным, и не допущенным к работе. Понятно, что рассмотрение на парткоме закончится исключением из партии и автоматическим увольнением с работы.
Куда он после этого пойдёт работать? Где его возьмут?
На какое бы предприятие он ни пришёл, отлаженная кадровая система, действующая по всей стране, заставит написать автобиографию и заполнить анкету. В этих документах он вынужден будет написать причину увольнения, главный кадровик позвонит в отдел кадров «фирмы» и ему наговорят такого, что и сам Великанцев о себе не знает.
Великанцев вдруг понял, что перед ним во всей своей сложности встал вопрос — как зарабатывать на жизнь? Вплоть до того, что придется, обшаривая урны и мусорники, собирать пивные да водочные бутылки. А ведь совсем недавно, летом прошлого года, будучи в отпуске в городе Ейске, он смеялся над одним таким мужиком.
Великанцев и теперь, находясь в катастрофичном положении, не сумел сдержать улыбки, вспомнив того мужика.
Борис с семьёй обосновался в палатке на Ейской косе, той самой косе, где когда-то базировались летающие лодки. Берег из мелкого ракушечника, неглубокое дно пляжа, уходящее далеко в лиман, в котором вода была ласковой и спокойной даже тогда, когда открытое море по другую сторону неширокой косы бурлило мутными волнами. Дешевая, только что сорванная с дерева, черешня, привозимая местными жителями прямо на пляж. Всё это делало их стоянку раем для маленьких детей.
Два раза в день — утром и вечером — на пляже появлялся местный мужик. Ходил он в белой, давно не стираной, рубахе, какие раньше одевали офицеры под китель, в заношенных офицерских галифе, сандалиях на босу ногу и новенькой, неизвестно при каких обстоятельствах добытой, форменной авиационной фуражке с яркими золотыми крылышками и крабом.
