— Нет, не знала.
— А когда я в животике была— ты тоже не знала?
— Нет, тоже не знала.
— А кого ты хотела— мальчика или девочку?
— Папа хотел мальчика. Он говорил: “Если будет мальчик, назовем его Ваня”.
— А ты?
— А я хотела девочку. Я говорила: “Если родится девочка, назовем ее Машенькой”.
Маша— с улыбкой, с довольным и даже торжествующим видом:
— Хорошо, что я родилась!!!
* * *
— Бедная девочка!— говорит мама.
Почему же это она бедная?
Выхожу во двор и тоже испытываю жалость к нашей Маруське.
— Папа! Папа! Смотри! Театр!..
Посадила на скамейку своих маленьких кукол, мишку и кота в сапогах и изощряется— прыгает, поет, танцует перед ними.
Ах, как не хватает ей братика, сестрички или “подрлуги”.
* * *
Вчера день был преотличный, не жаркий, даже не очень теплый, но солнечный.
Сегодня— похуже. Дождя нет, но и солнца не видно. После завтрака ходили с Машей кормить хозяйских цыплят.
Машка несла миску, куда мама вылила гущу от вчерашнего супа, и накрошила хлеб— белый и черный. Машка идет, смотрит на хлеб и говорит:
— Я белый хлеб больше люблю... Я грузинка, потому?
— Нет, Маша, ты русская. Это у тебя мама грузинка.
— А цыплята? Они— грузины?
14.9.60.
Играет в саду. Готовит, лечит кукол, ходит в гости, ездит в автобусах и на поездах... И все— одна. Как она цепляется за тебя, когда выйдешь на минуту в сад:
— Папочка, давай поиграем?!
Чувствуешь себя извергом, палачом, зверем, когда говоришь “некогда”.
Проводишь с нею, в общем, не так уж мало времени, даже очень много, а ей— мало. Ей нужен коллектив, товарищи и подруги. Зимой об этом нужно будет непременно и серьезно подумать.
* * *
Вчера вечером мама причесывала Машу. Говорит:
— Какая ты лохматая, Маша. Что это такое? Что ты за папуас?
Маша, искоса взглянув на нее:
— А ты знакома с папуасами?
— Да... знакома.
— Я тоже знакома.
— Где же ты их видела?
Дочка наша за словом в карман не лазает.
— Все мои друзья— папуасы,— говорит она.
Откуда вдруг это?
15.9.60.
Как-то раз, когда Машка просила меня “не ляботать”, а поиграть с нею, я имел неосторожность, если не глупость, объяснить ей, что, если я не буду работать, у нас не будет денег.
— Ничего, возьмем где-нибудь,— сказала она.
— Деньги, Маша, не берут где-нибудь, а зарабатывают.
— Ну и не надо их,— сказала она. И я стал ей растолковывать, что без денег не будет у нас ни хлеба, ни мяса, ни конфет. И платье ей не на что будет купить, и башмаки, и чулочки... А я вот, мол, напишу рассказ, рассказ напечатают, мне за него пришлют денег и так далее и тому подобное.
Мама уже тогда сказала мне, что я “спускаю ребенка с небес на землю”. Не в том беда, что на землю, а в том, что ударение делается на деньгах. Ведь на самом-то деле не так.
Вчера утром вышел в сад. Машутка играет. Я принял участие в игре, но через пять минут должен был заявить, что пора за стол, надо работать.
— Не работай немножко! Поиграй!— взмолилась Машка.
— Нет, Маша, надо идти работать.
— Не надо. Мы можем сегодня не покупать. У нас мясо, кажется, есть. Денег не надо.
Пришлось растолковывать (именно растолковывать, а это не ахти как действует на ребенка), что работает человек— и писатель, и булочник, и столяр, и рабочий у станка, и продавец в магазине— не потому, что платят деньги, а потому, что работа доставляет человеку радость.
Не уверен, что она это поняла. А кроме того, первое впечатление всегда ярче и первое объяснение— убедительнее.
* * *
Рассказывал Маше про цирк.
— А там львы есть?
— Да,— говорю,— бывают.
И рассказал, как укротительница кладет свою голову льву в пасть.
— В Ленинград,— говорю,— приедем,— возьмем тебя в цирк.
— Давай пойдем,— соглашается Маша.— Только я сама не буду совать голову. Хорошо?
Это условие я принимаю.
17.9.60.
Вечером топили плиту, мама жарила пирожки, обещала и Машке дать теста. Машка смотрела на нее с таким жадным нетерпением, что сама призналась:
— Я вся дрожу.
Делала маленькие пирожки с каким-то черносмородиновым джемом.
* * *
А третьего дня вечером мы с Машей (позже к нам присоединилась и мама) вырезали и склеивали звериную карусель— очень приятно нарисованную, но не очень ловко подогнанную самоделку Т.Глебовой. Машка намазывала фотоклеем там, где я ей показывал, и опять вся дрожала:
— Я сама... сама!..
* * *
Говорили о разных профессиях.
— А я кем буду?— спрашивала Машка.
— Кем хочешь,— говорю.— Ты можешь сама выбрать себе занятие. Можешь стать доктором, учительницей, почтальоном, столяром, писателем.
— Буду писателем.— Но сразу же спохватилась:— Нет, доктором.
Потом говорит:
— Я буду доктором, но буду только подрлуг своих лечить. Я чужих дядей боюсь лечить.
* * *
Ночью сегодня было холодно. Когда я после работы, в 1 час 30 минут, выходил в сад, стоял густейший, какой-то зловеще-беспросветный туман. Может быть, и заморозки были. Когда занимались гимнастикой, все вокруг блестело.
День солнечный. На небе ни облачка.
Но— прохладно.
Сейчас 11 часов. Мама и Маша ушли в лес за брусникой, но быстро вернулись. На траве лежит такая роса, что Машка тотчас промочила ноги. Вернулась, переобулись, опять пошли. Обещал после работы и я прийти...
18.9.60.
Очень ей хотелось еще раз пойти в лес.
Я ее разбудил, говорю:
— Пойдем в лес?
— Пойдем!
— Давай одевайся!..
И она сразу же, по-солдатски, по-пожарницки стала одеваться: стянула с себя ночную сорочку, влезла в рубашку, натянула чулки, штанишки... Но оказалось, что уже поздно, и в лес мы не пошли.
Мама сушила грибы. Машу к плите мы не подпускаем, но папа дал ей несколько палочек-шампури, нарезал из черной, белой и красной бумаги кружочков и рассыпал их по всем комнатам. Машка “собирала грибы”, нанизывала их на палочки, сушила...
* * *
Утром сегодня говорит матери:
— Ты что мне каждый день говоришь: “Привереда! Привереда!” Что, тебе так нравится это слово?
* * *
Вернулось лето! Поют петухи, жужжат (шумно и весело жужжат) мухи... Только огород за моим окном являет собой картину самой несомненной осени: все жухнет, никнет, желтеет и сереет.
Разве что морковка и укроп по-прежнему зелены, но и к ним подбирается седина-желтизна.
19.9.60.
Вчера в лесу мама рассердилась на Машу.
— Ты где пропадаешь? Ты что не откликаешься, не кричишь “ау”? Ты что, заблудиться хочешь?
— Я была на своих полянках.
— На каких своих полянках?
— У меня здесь есть две любимые полянки.
Привела, показала маме— одну и другую. Мама говорит, что и в самом деле, очень милые, уютные полянки.
