Если отношения Шмелева и редакции «Возрождения» после раскола можно считать натянутыми и даже тяжелыми, что вполне объяснимо эстетическими пристрастиями Маковского и страстным восприятием конфликтных ситуаций Шмелевым, то отношения Шмелева и «Последних новостей» были враждебными, и причина была гораздо более существенной, она коренилась не только в эстетических разногласиях, но и в идеологии. Он полемизировал — и страстно! — с деятелями из Временного правительства, например с публицистом и историком, в прошлом одним из организаторов партии кадетов, министром иностранных дел Временного правительства Павлом Николаевичем Милюковым, с 1921 года главным редактором «Последних новостей». Оказавшись в эмиграции, Милюков был настроен против вооруженной борьбы с Советами, настаивал на отмежевании от монархических групп и реставраторских программ.
Газета стала органом Республиканско-демократического объединения, соответственно политическая программа редакции заключалась в следующем: демократическая республика, федерация, собственность крестьян на земли помещиков. Освобождение России от большевиков в «Последних новостях» связывали не с деятельностью эмиграции, а с антибольшевистски настроенными группами в самой России. Как писал генерал А. Деникин, «„Последние новости“ изъяли вовсе из своего лексикона понятие „национальный“, подменив его презрительным „националистический“. Как партия Милюкова, так и его газета огульно поносили русское прошлое, осуждали в целом Белое движение и, главное, относились с каким-то полупризнанием к Советской власти»[295]. На пражское выступление Милюкова 17 апреля 1924 года по национальному вопросу Шмелев ответил фельетоном в «Русской газете», Куприн иронически, порой пародийно писал в своих статьях о взглядах Милюкова на революцию, Шульгин в 1924 году обрушился с критикой на предложенный Милюковым план республиканской армии… Для них главный редактор «Последних новостей» — разрушитель.
Как леворадикальная газета, «Последние новости» вели полемику с «Возрождением» и, конечно, нападали на Шмелева. Но и после ухода Шмелева из «Возрождения» он и редакция «Последних новостей» остались антагонистами.
Ивана Сергеевича задевало то, что газета замалчивала о таких произведениях, как «Солнце мертвых» и «Про одну старуху» — будто и нет их. Его глубоко оскорбила и ранила статья поэта, до революции эгофутуриста и затем акмеиста, Георгия Иванова, появившаяся в «Последних новостях» 15 декабря 1927 года. В рецензии на тридцать третий номер «Современных записок» Иванов резко отозвался об опубликованной в них части «Истории любовной». Зло, разнузданно, в менторской манере Иванов писал:
«История любовная» И. С. Шмелева продолжается. <…> Похоже на то, что редакция «Современных записок» думает заменить отсутствующего, за окончанием «Заговора», Алданова тройными порциями Шмелева. Вряд ли, однако, найдется у «Современных записок» хоть один читатель, который был бы такой заменой польщен. Шмелев, конечно, писатель «с заслугами». Нельзя не признать, что в его прежних, «довоенных» еще, произведениях, нашумевшем «Человеке из ресторана» хотя бы было «что-то», какая-то «свежесть» или подобие ее. В «Истории любовной» нет ничего, кроме беспокойного, «вертлявого» языка, стремящегося стенографически записывать «жизнь», и, как всякая механическая запись, — мертвого во всей своей «живости». Содержание — любовные переживания гимназиста — ничтожно. Впрочем, «отложим суждения до окончания романа», как говорят рецензенты[296].
Противопоставление Шмелеву Алданова, постоянного автора «Последних новостей», само по себе нелепо — столь различны их творческие манеры и видение мира. Болезненность удара усугублялась тем, что в том же номере Иванов выступил с хвалебной оценкой повести Бунина «Божье Древо». Что же… приятно дерзкой эпиграммой взбесить оплошного врага…
Шмелев был растерян, он не понимал причин агрессивности Иванова. Он даже заподозрил в появлении этой статьи интригу Гиппиус. Он писал Ильину 17 декабря: «Что это? Сознательная, наглая ложь… Но весь тон!.. Я понимаю, что это „галочье“, а как моя прабабка говаривала — „… галки и на Кресты марают!“, но я не крест, я слабый человек… Это не заставит меня опустить руки, какая-то галка, но как это грязью оседает в душе и мутит!»[297]
Сочувствовавший Шмелеву Бальмонт отправил в редакцию возмущенное открытое письмо, но это не имело никаких последствий. Георгий Иванов в оценках Бальмонта — Смердяков и посредственный поэт:
С негодованием прочитал я в № «Последних Новостей», от 15 декабря, предельно-наглые слова посредственного стихотворца и развязного журналиста г. Георгия Иванова. Можно лишь огорченно подивиться, что редакция газеты, стремящейся быть средоточием зарубежной русской интеллигенции, гостеприимно дает место хулиганским выходкам маленького литературного Смердякова. Литературный заика, умеющий только построить кривляющиеся фразочки в кавычках, поносительно говорить о языке заслуженнейшего и одареннейшего писателя Ивана Сергеевича Шмелева, который как раз из всех современных русских писателей обладает наиболее богатым и своеобразным русским языком. Этот нагличающий журналист, пытаясь быть уничтожительным (в руках детский пистолет из шоколата), ни словом не упоминает хотя бы о том, что Шмелев написал «Неупиваемую чашу», стоящую вровень с наилучшими повестями Тургенева, Толстого и Достоевского и оцененную в Норвегии и в Италии, в Швеции и в ряде других стран, привыкших относиться уважительно к художественному таланту и душевной чистоте. Если рецензент не читал «Неупиваемой чаши», — он невежда. Если он читал ее и не понял, — быть может, врачи посоветуют ему сделать трепанацию черепа. Рецензент развязно утверждает, что ни один читатель «Современных записок» не польщен тем, что на страницах этого журнала не было видно Алданова и усиленно печатают Шмелева. Это утверждение есть простая ложь. Вот я такой читатель, а со мною сейчас целый ряд читателей, которые так же, как я, в негодовании, что уважаемая газета унижает себя, давая место изношенному бормотанию, литературному комсомольству и облыжным утверждениям.
Впрочем, я не знаю, что хуже, брани или хвалы в писаниях некоторых литературных кривоустов. Не знаю, задет ли этой грубостью И. С. Шмелев, — думаю, что в душе он лишь огорчен человеческим унижением, — не своим, конечно, его нет, — но на месте И. А. Бунина, кажется, еще менее можно быть довольным расхваливаниями сноба: Баратынский в язвительных строках говорит, что некоторые хвалители берутся за кадило, чтобы, им окуривая одного, ударить другого. Почтенное занятие. Но уважаемая редакция газеты — более ответственна в столь прискорбном явлении, чем бессознательный литератор, гомеопатически одаренный.
