С упреками в излишней жестокости Шепитько соглашалась. Но как? «Действительно, стилистика «Восхождения» неудобна для восприятия. Но я намеренно шла к этому. Нельзя притчу о смысле жизни и смерти, историю подвига заворачивать в сладкую облатку. Искусство ведь должно «взрывать» человека изнутри… Почему мы так любим смеяться – до колик, до слез – это прекрасно, смех очищает легкие – и почему, ну почему мы так боимся в наших фильмах отчаяния, ярости и страданий? Ведь это очищает не легкие, а душу, это улучшает в нас человеческое, как говорил Довженко, помогает нам прозревать, спасает нас от нравственной глухоты».
– Когда я работал на декорации, – рассказывал художник картины Юрий Ракша, – досужие прохожие всё спрашивали: когда вешать-то будут? Неловко было и шутить с ними на эту тему, и не отвечать – тоже. Дело-то святое у нас было. И вот в один из воскресных дней была назначена съемка. На площади города, превращенной в место казни, «немцы» согнали народ. И стали мы вершить наше действо – прощание героев перед казнью… И скоро драматизм сцены захватил нас всех. И обращение к участникам массовки (да просто к прохожим, что зеваками торчали на площади) звучало уже в полной тишине. Но началось действо – и случилось чудо. Актеров не стало – стали люди, действительность, история. Время отодвинулось… Площадь застыла в оцепенении. Не стало ни зевак, ни случайных прохожих. Все стали участниками события. Как в греческой трагедии. И оно развивалось по своим законам, это событие… И актеры, уже после окончания эпизода, никак не могли выйти из этого состояния. Все стояли, обнявшись, и слезы были в их глазах. И люди не хотели расходиться…
Но над судьбой картины все гуще собирались свинцовые тучи. Тогда Элем Климов, в отличие от Ларисы более искушенный в чиновничьих играх, решился на отчаянный шаг: прямо из мосфильмовской лаборатории пленку с «Восхождением», еще мокрую после проявки, он привез прямо в Минск. Пробился на прием к 1-му секретарю ЦК компартии Белоруссии, кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС Петру Машерову, с которым был знаком.
Машеров в те времена был фигурой нешуточной. Он пользовался огромной популярностью в республике, а по Москве ходили упорные слухи, что именно его готовят в преемники Косыгина на пост премьер-министра. Петр Миронович, не колеблясь, согласился посмотреть картину.
– В спецкинозале собралось все руководство республики, – вспоминал подробности этого необычного киносеанса Элем Климов. – Лариса села в отдалении за микшерский пульт, а я рядом с Машеровым. Он был в хорошем расположении духа, угостил меня сигаретой, но минут через десять забыл обо всем на свете. Потом вдруг инстинктивно сжал мою руку, и я увидел, что он плачет. Когда в зале зажегся свет, Петр Миронович поднялся и, нарушая партийный этикет, предписывающий сначала выслушать мнения подчиненных, а только потом вещать решающее слово, стал говорить. Жаль, что никто не сообразил записать эту 40-минутную речь. Когда мы вернулись, то уже вся Москва знала, что лидер белорусских коммунистов[2] в восторге от нового фильма Ларисы Шепитько…
После минского триумфа перед «Восхождением» все дороги были открыты. На Всесоюзном кинофестивале в Риге фильм завоевал главный приз. В Берлине Шепитько получает престижнейшую премию – «Золотой медведь», затем премию ФИПРЕССИ, а Ватикан награждает за лучшее воплощение образа Иисуса Христа на экране. За короткий срок фильм был закуплен прокатчиками сорока стран мира. Ларису приглашают работать в Голливуде, обещая сказочные условия. После знакомства с Ларисой сама Лайза Минелли восторженно говорила: «Я знакома с самой красивой женщиной в Европе».
Шепитько получала массу писем. «Я таких писем никогда не читала, – говорила она. – И по пониманию искусства, и по рассказам о жизни. Из них видно, как велика у людей потребность в духовной жизни, в напряженной духовности. Людям нужен человек, с которым они могли бы поделиться размышлениями, чувствами, исповедоваться перед кем-то. И получилось, что исповедуются передо мной… Сколько людей мучаются, что не проживают себя до конца. По этим письмам можно было создать книгу духовной жизни нашей страны. В них есть надежда…»
Отвечая на вопрос германского телевидения о том, хорошо ли она представляет себе свою публику, Лариса говорила: «Полагаю, что чувствую публику, свою и не мою. Вижу глаза людей, которые смотрят картину, слежу за реакциями зрителей на просмотре, угадываю, что их волнует и мимо чего они проходят, не откликаясь… Работая над картиной, я беспокоилась, как будут ее воспринимать, и думала, что предназначаю фильм узкому кругу зрителей – интеллигенции, да к тому же пребывающей в том возрасте, когда накоплен немалый жизненный опыт, но я недооценила нашу публику, нашу молодежь. На первых же просмотрах вдруг выяснилось, что фильм затронул сердца и души людей разных возрастов и вне зависимости… от образовательного ценза… Всем, кому свойственна внутренняя, душевная работа, кого не пугает погружение в себя…»
– После «Восхождения» она стала очень знаменитой, – с легкой грустью рассказывал Климов. – А у меня как раз тогда все сильно не заладилось. Первый запуск фильма «Иди и смотри» прихлопнуло Госкино, и я был в стрессовом состоянии. Тяжелейший период в моей жизни. А она летает по всему миру, купается в лучах славы. Успех красит, и она стала окончательно красавицей. Ну, думаю: сейчас кто-нибудь у меня ее отнимет. Хотя и понимал, что это невозможно, не тот она человек. Это был, наверное, самый критический момент в наших отношениях… Я даже ушел из дома – в таком находился состоянии…
Она подумала, что я к какой-то женщине пошел. А я на самом деле жил у Вити Мережко, но Лариса этого так и не узнала. А я не признавался потом. И у нее хватило и мудрости, и сердечности, и любви, и такта как-то меня привести в порядок…
Примерно в то же время Юрий Любимов, которого остро задела партизанская проза Василя Быкова, придумал для Театра на Таганке сценическую композицию, объединив повести «Сотников» и «Круглянский мост». Спектакль «Перекресток», к сожалению, не стал безусловной победой Любимова и продержался в репертуаре чуть более одного сезона.
На сцене Таганки роль Рыбака поочередно исполняли Феликс Антипов и Юрий Смирнов. Владимир Высоцкий в спектакле участия не принимал.
«Смерть тех из нас всех прежде ловит…»
Говорят, Лариса Шепитько была мистиком. Она верила в реинкарнацию, переселение душ. Казалось, Всевышний дал ей уникальную возможность заглядывать в свое прошлое.
Путешествуя вместе с Элемом по Чехословакии, они из любопытства посетили старинный замок. Едва войдя в главный зал, Лариса остановилась и сказала: «Я здесь уже была». Она мгновенно узнавала все предметы, всю мебель, расположение комнат, предваряя рассказ экскурсовода, видя то, что не было видно сразу. Указала на стол: «Здесь играли в покер». Со стола сняли скатерть, и под ней действительно открылось зеленое сукно. В фамильной галерее Климов в изумлении увидел на стене портрет жены в платье XVIII века. Хозяйка замка, герцогиня, была неотразимо похожа на Ларису. Все происходящее напоминало фантасмагорическую экскурсию в прошлую жизнь…
