Показалась коляска с императорами. Какое невезение! С того края коляски, который ближе к Антонию, сидел Наполеон. Это увеличивало расстояние, которое должна пролететь пуля до Александра. Кроме того, следовало стать несколько боком и целиться наискосок. Антоний переменил положение. Соседи зашевелились.
— Иди, иди сюда, парень.
— Вот стань между этими двумя коровами.
(«Коровами» в Париже называли ажанов, то есть полицейских.)
— Нечего рот разевать, пропусти парня, у него дело.
Рядом с коляской гарцевали два сопровождавших ее всадника: со стороны Александра шеф жандармов граф Шувалов, со стороны Наполеона шталмейстер французского двора барон Рембо.
Вокруг Антония раздались голоса:
— Ну давай, парень, свое прошение!
— Самый момент!
— Кидай его прямо в коляску!
Антоний выступил вперед и выхватил из кармана руку с пистолетом.
Сзади кто-то ахнул.
Увидел Антония и шталмейстер Рембо. Он тотчас повернул коня и загородил им коляску. В этот момент Антоний, крикнув тонким, срывающимся голосом: «Niech źyje Polska!»,[18] выстрелил. Пуля попала лошади в морду. Из раны хлынула кровь. Лошадь прянула назад и открыла коляску. Антоний выстрелил из другого ствола, но дрянной пистолет разорвался у него в руке. Куски металла впились Антонию в плечо. Коляска помчалась вперед. Подскочившие полицейские схватили Антония и, раздвигая толпу, потащили его куда-то.
Глава 30
Охота на Домбровского
В тот же день вечером полиция ворвалась в квартиру Домбровского и произвела тщательный обыск, ища доказательств его участия в «заговоре Березовского». Разумеется, здесь дело не обошлось без нажима на французскую полицию со стороны графа Шувалова. А на него самого нажимали из России, ища повода расправиться с Домбровским. Последовало представление из Петербурга с требованием выдать Домбровского русским властям как опасного преступника, давно разыскиваемого полицией, а ныне якобы замешанного в покушении на жизнь императора Александра II. Но по действовавшим международным правилам выдаче подлежали только уголовные преступники. Доказательств же участия Домбровского в деле Березовского не было. Антоний прямо заявил графу Шувалову, допрашивавшему его вместе с французскими следователями:
— Выстрел в Александра II — это акт моей личной мести ему за угнетение Польши и жестокости царских властей.
Граф Шувалов имел специальный разговор об этом с одним из самых пронырливых и беспринципных парижских следователей, неким Бернье.
— Неужто этот Домбровский не замешан в уголовных преступлениях? — как бы небрежно заметил Шувалов.
Бернье внимательно посмотрел на графа. Потом сказал, опустив глаза:
— Преступления политические и уголовные так перепутаны, что иной раз их не отличишь друг от друга.
Петр Андреевич Шувалов оживился:
— Вот, вот! Этим типам на их подрывную деятельность нужны деньги. Известны случаи, господин Бернье, когда они для нужд своей «политики» не гнушались изготовлять фальшивые ассигнации.
Бернье сказал строго:
— Изготовление фальшивых денег — в любом случае преступление уголовное.
— Весьма благоразумная точка зрения! — обрадовался Петр Андреевич.
Бернье сказал сухо:
— Это не моя личная точка зрения. Это точка зрения уголовных кодексов во всем цивилизованном мире.
— Ну да, конечно, естественно, я понимаю, — солидно согласился Шувалов.
Он потер как бы в раздумье свой острый подбородок и сказал тем небрежным тоном, в который он любил облекать наиболее существенные свои мысли:
— От наших агентов мне стало известно, что брат Ярослава Домбровского — если не ошибаюсь, именем Теофиль — дни и ночи проводит в одной лондонской типографии. Между тем ни книг, ни газет там не печатают. Может быть, что-нибудь другое?
Бернье сказал тоже как бы равнодушно:
— Возможно, что-нибудь другое.
Граф встал. Прощаясь, он сказал:
— Надеемся, господин Бернье, на энергичное содействие французской полиции.
Уже в дверях Шувалов сказал через плечо:
— В нашем распоряжении обширные суммы, специально ассигнованные на расследование этих прискорбных парижских инцидентов.
Бернье слегка наклонил голову, не то прощаясь, не то благодаря.
Вернувшись к себе в кабинет, он вызвал помощника и сказал ему:
— Мне нужен агент «Зэт-14». Но не здесь, а в одной из наших квартир…
Через несколько дней после этого разговора в одном из дешевых парижских кафе, где собирались польские эмигранты, к старому, изголодавшемуся Яну Чепляку подошел высокий, хорошо одетый человек с военной выправкой и красивым надменным лицом.
— Пан Чепляк, вы меня знаете? — спросил он.
— Нет, простите… — ответил старик робко.
— Я — Ярослав Домбровский.
— О! Какая честь! — засуетился Чепляк. — Мы все слышали про вас. Вы герой…
Человек отмахнулся:
— Оставьте это! Я к вам по другому делу. Мной создан комитет помощи нуждающимся полякам. Мы знаем о вашем критическом положении. Среди тех, кому решено помочь в первую голову, значитесь вы. Вот вам, пан Чепляк, небольшая братская помощь. Это немного, но на первое время…
С этими словами человек вынул из кармана бумажник, раскрыл его и, отделив от толстой пачки кредиток одну ассигнацию, вручил ее старику.
Дрожащей от волнения рукой Чепляк взял деньги.
— Не знаю, как вас благодарить… Вы святой человек, пан Домбровский… Если бы все поляки были такие, как вы, наша родная Польша давно была бы великой свободной страной… Простите, пан Домбровский, я только сейчас заметил, ведь это…
Старик вгляделся в ассигнацию.
— Ведь это русские деньги…
— Да. А почему вас это смущает? Вам разменяют их в любом банке. Советую вам обратиться в «Национальную контору» на улице Бержер. Там это делают мгновенно…
В банке старый Чепляк, предъявивший фальшивые деньги, был немедленно задержан. На допросе у следователя Бернье Чепляк показал, что этот поддельный кредитный билет он получил от Ярослава Домбровского.
Оба брата Домбровских были арестованы немедленно. Ни одно дело не проворачивалось парижской полицией с такой быстротой. На столе у Бернье уже лежали, телеграммы от графа Шувалова с требованием незамедлительно передать «фальшивомонетчиков» в руки русских властей. Михаил Николаевич Муравьев-Вешатель умер год назад. Но генерал-фельдмаршал граф Федор Федорович Берг был жив и жаждал крови Ярослава Домбровского.
