— Вы понимаете, — с увлечением говорил он с трибуны клуба, излагая своими словами мысли Бланки, — социализм — это не точка в пространстве, а линия во времени, это итог общественного развития, а не яйцо, снесенное и высиженное где-то на земном шаре двуногой птицей, лишенной перьев и крыльев…
Домбровскому очень хотелось поделиться своими мыслями с Герценом. Герцен рассказывал ему о Бланки, которого он знал лично, о необычайной силе духа этого старика, которого не сломили десятилетия тюремного заключения. Домбровскому врезались в память слова Бланки, сказанные Герцену. Ярослав даже записал их — так они поразили его:
«Европе одно спасенье — Париж… О, вы не знаете, что бродит и зреет в парижских массах… парижский работник выручит Францию, Республику… всю Европу!..»
Теперь, когда Домбровский встречался с парижскими рабочими, многие из которых были членами Интернационала, со столяром Пенди, с маляром Малоном, с переплетчиком Варленом, с чеканщиком Тейсом, литейщиком Дювалем и другими, он часто вспоминал эти слова Бланки.
Осенью шестьдесят девятого года Домбровский зашел по литературному делу в редакцию антиклерикального журнала «Ле сьекль». Здесь он случайно узнал, что Герцен в Париже. Ему сообщили адрес: гостиница «Лувр», № 328. Несколько раз он порывался пойти туда, но всякий раз что-нибудь мешало. Наконец однажды в дождливый ноябрьский денек он решительно отбросил все дела и направился к Герцену. «В конце концов, — сказал он себе, — свидание с Герценом, обмен мыслями с ним для меня это не только потребность души, это и важнейшее дело…» Он опоздал. В гостинице сказали ему, что господин Герцен на днях уехал в Италию.
Через месяц — декабрьский снежок покрывал парижские улицы — всеведущий Каетан Залеский, изредка посещавший Домбровского, обмолвился в разговоре, что видел на улице человека, похожего на Герцена, а впрочем, не ручается, но может разузнать. И — по горячей просьбе Домбровского — разузнал: Герцен действительно снова в Париже, живет он в пансионе Юнг по улице Ровиго, в доме № 8.
Только через неделю Домбровский сумел высвободить время для посещения Герцена. Когда он пришел в пансион Юнг, хозяйка, очень любезная пожилая эльзаска, сообщила, что господин Герцен несколько дней назад выехал в собственную квартиру:
— Вы знаете, наверно, этот дом, мсье. Это так называемый «Павильон Роган» на улице Риволи, дом № 172. Вы туда идете? Будьте добры, передайте господину Герцену мой привет. Ах, это такой прекрасный человек…
Но передать привет Домбровский не смог, потому что по дороге он встретил поляков, которые разыскивали его по всему городу: неотложные эмигрантские дела требовали его присутствия в польском комитете. И последующие дни тоже были забиты работой, делами литературными и общественными. И только в новом году, двадцать первого января, Домбровский направился на улицу Риволи, твердо решив, что на этот раз ничто не помешает ему повидать Герцена.
Он сразу же еще издали узнал огромный шестиэтажный «Павильон Роган». Радостное волнение владело им от предчувствия встречи с Герценом. Он мысленно повторил вопросы, которые собирался задать Герцену, — о польских делах, о бланкистах, спросить его мнение о французской политике, в которую Ярослав вникал все больше. Он заранее предчувствовал наслаждение, которое получит от острой, меткой, всегда блестящей речи Александра Ивановича. Он знал, что Герцен высоко ценит его, и от этого предвкушение радости встречи с ним возрастало еще больше.
Когда Домбровский подошел к дому № 172, двери подъезда распахнулись, на улицу высыпала толпа людей. Потом вынесли гроб. Тревога сжала сердце Домбровского. Он, кидавшийся без страха в гущу боя, сейчас боялся задать вопрос: кого хоронят? Он огляделся. Высокий седовласый человек, опираясь на палку, шел за гробом. Домбровский узнал его: это был знаменитый русский писатель Тургенев. Все ясно… Нечего спрашивать… С последней надеждой Домбровский оглядел окружающих. Это были все французы, по внешности рабочие, вероятно, из революционных кружков. Домбровский пошел вместе с ними за гробом. Вот так произошла его последняя встреча с Герценом…
Весной семидесятого года в клубе «Двор чудес» Домбровский читал лекцию на тему о гражданской войне в Соединенных Штатах Америки. Речь его была полна прозрачных намеков на нынешнее политическое положение во Франции. В характеристиках ретроградных вождей рабовладельческого Юга нетрудно было угадать реакционных деятелей Второй империи. Аудитория, состоявшая в большинстве из рабочих, восторженно принимала смелые аналогии лектора.
По окончании доклада к Домбровскому подошел высокий стройный человек с выправкой бывшего офицера. Крупное лицо его окаймляла короткая густая черная борода, в которой серебрилась проседь.
— Здравствуйте, кадет Домбровский Ярослав! — сказал он по-русски.
Домбровский вгляделся в него, засмеялся и протянул руку.
— Здравствуйте, Петр Лаврович! Я вас узнал не столько по лицу, сколько по голосу. Рад вас видеть. Давно ли здесь, в Париже?
— Только прибыл. Я ведь совершил побег из России подобно тому, как вы несколько лет назад. Ну, об этом потом. Давайте выйдем на улицу.
Они вышли, оживленно разговаривая. Дойдя до реки, Лавров предложил:
— Что ж, пройдемся вдоль Сены, как мы когда-то хаживали с вами вдоль Невы.
Они пошли по набережным, изредка останавливаясь у витрин букинистов, расположившихся над рекой. По ту сторону Сены тянулись серые громады Лувра. Домбровский по просьбе Лаврова рассказывал о себе, о своей работе, мечтах и планах. Обычно не очень разговорчивый, сейчас он легко и свободно раскрывал душу человеку, которого полюбил смолоду.
— Да… Слышал и читал о ваших подвигах, — сказал Лавров, ласково глядя на своего бывшего ученика. — Значит, военные дела по-прежнему занимают вас? А помните, я вам говорил: идите в университет?
— Помню, Петр Лаврович, и, простите, не жалею, что не последовал вашему совету.
— Может быть, вы и правы, — сказал Лавров задумчиво. — Может быть, военные таланты ваши скоро пригодятся вам.
Домбровский встрепенулся:
— Думаете, Польша подымется?
Лавров покачал головой:
— Н-н-нет… Это нескоро… Франция подымется!
Домбровский посмотрел на Лаврова. Но тот молчал.
Некоторое время они шли рядом, не разговаривая. Но и так оба чувствовали какого-то рода общение между собой, как это бывает между расположенными друг к другу и близкими по духу людьми.
Домбровский первый прервал молчание:
— Вы мне еще не рассказали, Петр Лаврович, как вы покинули Россию?
