менее однозначной. Галерея смешных и занятных типажей (школьный учитель Берти Масси, мать Адама Бида и отчасти он сам, местный пастор мистер Эрвин и в первую очередь незабываемая миссис Пойстер) – главная, как кажется, удача романа. Своими «изречениями» миссис Пойстер ничуть не уступает Сэму Уэллеру, стерновской вдове Водмен, или Катарине из «Укрощения строптивой», вписывается в галерею знаменитых комических героев английской литературы. «Адам Бид» – это тот нередкий в литературе случай, когда погоду делают не протагонисты, а статисты. Впрочем, назвать миссис Пойстер статисткой язык не повернется; у нее язык «поворачивается» куда искуснее и смешнее, чем у главных героев; острословия, фантазии, наблюдательности ей не занимать. «По мне так мистер Крэг очень смахивает на петуха, – рассуждает она. – Он думает, что солнце взошло специально чтобы услышать, как он кукарекает». Разбив глиняный кувшин, она упрекает смеющегося над ней мужа: «Нечего смеяться, бывает, что посуда оживает и вылетает из рук, точно птичка». «Мистер Эрвин, – говорит она про пастора, – похож на хороший кусок мяса: чем оно вкусней, тем меньше о нем думаешь». Его преемника мистера Байда она сравнивает с горьким лекарством: «Залезет вам в печенки, а вылезет – вы такой же, как были, ни чуточки не изменились». А Хетти – «с вишенкой со здоровенной костью внутри» [60].
О популярности «Адама Бида» можно судить не только по рецензиям и отзывам прославленных современников, но и по выбитой на надгробии Элизабет Эванс надписи:
«Миссис Элизабет Эванс – от благодарных друзей. На протяжении многих лет, переходя из дома в дом и под открытым небом, она прославляла престол веры и известна теперь всему миру, как Дайна Бид».
Второй и третий романы не заставили себя ждать. Четвертый том «Мельницы на Флоссе» закончен в марте 1860 года, а спустя месяц, в начале апреля, роман уже выходит из печати. В ноябре того же года Джордж Элиот начинает «Сайлеса Марнера», в феврале 1861-го его дописывает, а в марте, меньше чем через год после «Мельницы на Флоссе», выпускает в свет и третий роман.
В истории литературы есть женские образы, к которым их создатели не скрывают нежных чувств. Пушкин не раз признавался в любви к Татьяне Лариной, Толстой умиляется Наташей Ростовой, любимы своими авторами булгаковская Маргарита и шолоховская Аксинья. К авторским фавориткам, безусловно, принадлежат и Лина из «Света в августе» Фолкнера, и Холли Голайтли из повести его соотечественника Трумена Капоте «Завтрак у Тиффани», и, если брать английскую литературу, – Элизабет Беннет, остроумная и задиристая героиня «Гордости и предубеждения» Джейн Остен, и Джейн Эйр Шарлотты Бронте, и Тэсс Дерберфилд из романа Томаса Гарди «Тэсс из рода д’Эрбервиллей».
Есть любимый персонаж и у Джордж Элиот – Мэгги Талливер, героиня (в полном смысле этого слова) ее второго романа. Не случайно Элиот первоначально назвала роман «Сестра Мэгги»; названием «Мельница на Флоссе» она обязана Блэквуду; «Сестра Мэгги», счел издатель, продаваться будет хуже.
Мало сказать, что Мэгги Талливер – любимая героиня автора; Мэгги, как и Джейн Эйр, еще и автопортрет – духовный, во всяком случае. В отличие от списанного с Айзека брата Тома, существа, как все Додсоны, прямолинейного, ограниченного, ее, в сущности, психологического антипода, – Мэгги умна, незаурядна, живет не по законам общества «наследственного обычая», а по законам своим собственным.
Отличается высокими устремлениями, горячностью, безрассудностью, ее практичному, приземленному брату непонятными, чуждыми; Айзек ведь тоже «не понял» сестру, когда та сошлась с чужим мужем. Интеллектуального и эмоционального отклика Мэгги в Томе не находит, на этом, собственно, и строится главный конфликт романа – незаурядный человек в заурядных обстоятельствах. В городке Сент-Оггз (списанного с Гейнсборо в Линкольншире), да и в собственной семье, убежденной в «непоколебимости своей хватки и господства над миром», лишенной «следа какой-либо веры, хотя бы отдаленно напоминающей заветы христианства», Мэгги Талливер, подвергается остракизму, ее репутация (как и репутация Мэри-Энн) раз и навсегда скомпрометирована, любимый брат выгоняет ее из дома. Она же, когда на город обрушивается наводнение, пытается с присущими ей самопожертвованием и чувством долга помочь Тому спастись с мельницы. Финал, как это часто бывает у Элиот драматичен и плохо согласуется с правдой жизни, на которой она настаивает. Разделенные биологическим детерминизмом (Том – в мать, Мэгги – в отца), брат с сестрой примиряются, однако оба погибают в водах разбушевавшегося Флосса. Могучая река – вспомним Миссисипи у Марка Твена или Дон у Шолохова – метафора неудержимого потока человеческого существования, символ, по Спенсеру, детерминированного течения истории и судеб людей. И в то же время – живое существо, прихотливое, неуправляемое; Флосс живо «реагирует» на отношения брата и сестры.
Драматический конфликт героини с ее семьей, отказ решительной и «строптивой» Мэгги следовать устоявшимся нормам и правилам разворачивается на фоне описания «нравов обыденной жизни», среды, которая – позитивист Джордж Элиот убеждена – определяет поступки героев, даже такой яркой, сильной и самобытной личности, как Мэгги Талливер. В борьбе со средой, со своим окружением человек в конечном счете обречен на поражение – human predicament [61], – ибо вырваться из своей среды он не может, в своей судьбе не волен, лишен возможности осуществить свободный выбор, становится жертвой «силы обстоятельств». По грустной иронии событий, он обязательно остановится, как Мэгги, на полпути между долгом перед близкими и желанием сделать по-своему, себя не уронить. Не потому ли такой человек заслуживает если не сочувствия, то уж, во всяком случае, понимания – даже если своими действиями, манерами, речью не вызывает ничего, кроме смеха; незлобивый, добродушный смех – это ведь тоже, по существу, признак понимания и даже сочувствия – вспомним Джерома или Вудхауса.
Именно такой смех в «Мельнице на Флоссе» вызывает препотешная, прижимистая и мнительная миссис Пуллет, она вечно жалуется на здоровье, ибо слабое здоровье в ее представлении признак родовитости и богатства. Примерив шляпку, она, помолчав и нахмурившись, скажет: «Ах, кто знает, быть может, мне не суждено надеть ее во второй раз». Смешон и ее кроткий супруг, что не расстается со своей музыкальной шкатулкой и из любви к миссис Пуллет коллекционирует пустые флаконы от ее пилюль. Или ее подруга миссис Глегг; этот диктатор в юбке, как и миссис Пуллет, не бывает довольна своим мужем ни при каких обстоятельствах. «Есть мужья в этом мире, – рассуждает в присутствии мистера Глегга его благоверная, – которые хорошенько подумают, прежде чем становиться на сторону всякого, кто порицает его законную супругу. Быть может, впрочем, я не права, и вы, мой друг, преподадите мне урок хорошего тона. Но лично мне всегда казалось, что долг мужа – вступаться за свою жену, а не радоваться и умиляться, когда над ней
