Это не случайная оговорка нашего гениального соотечественника. Он пишет о том, как рождается в огне вулкана природное стекло (обсидиан). И отдает должное искусству человека, создавшего разные виды стекла, как бы продолжая творчество природы.
В своем послании Ломоносов перечисляет многообразное использование стекла и прославляет его пользу. Таков первый, наиболее очевидный пласт произведения. Стекло превращается в волшебный сосуд, показывающий конвульсии земных недр, космогонию огня, миф о Прометее, ценой своих страданий одарившем людей небесным огнем.
Автор переносит читателя в Новый Свет, где «простаки» отдают купцам золото за бисер. И этим, считает он, туземцы разумнее тех, кто алчет золото и ради него совершает преступления, разжигает войны, истребляет племена, грабит народы.
Стекло телескопа помогло прогнать «глубокую неведения тьму». Открылась космическая бездна с неисчислимым множеством звезд, иных обитаемых планет. А в микроскоп открылся мир мельчайших созданий. Пользуясь случаем, сообщает Ломоносов об электрических искрах, возникающих во вращающемся стеклянном шаре, и сопоставляет их с яркой вспышкой молнии (мысль новая для того времени). Упоминает и о громоотводе.
Похвала Стеклу оборачивается гимном творчеству, познанию, просвещению. Напоминает Ломоносов и о том, что в чистом стекле мы видим «пример бесхитростных сердец» и подобия чистой совести. Завершается письмо прославлением Елизаветы и прозрачным намеком Меценату, представ перед нею, замолвить слово за поэта — во имя распространения в Отечестве научных знаний…
В «Письме о пользе стекла» Ломоносов высказал мысль чрезвычайно важную и новую: пришла пора исследовать земную природу не только путем наблюдений, но и с помощью технических приспособлений. Это знаменовало начало современных естественных наук.
Он не только создавал приборы и приспособления для физических опытов и химической лаборатории. В его время даже простейшие метеорологические наблюдения становились делом творческим из-за отсутствия специальных инструментов. Глубокий интерес Ломоносова к небесным явлениям (земным и астрономическим) побудил его изобрести целый ряд более или менее оригинальных приборов. Среди них — оптические, например отражательный телескоп более простой, удобный и надежный в работе, чем существовавшие прежде. Ему принадлежит конструкция анемометра, измерявшего сразу скорость и направление ветра, к тому же с автоматической регистрацией изменений направления воздушного потока.
Подобно Леонардо да Винчи, Ломоносов придумывал порой такие технические системы, которые могли быть (и были) реализованы через многие десятилетия. Создав в 1751 году в Петербурге «метеорологическую с самопишущими приборами обсерваторию», он задумался о всемирной (!) сети автоматических станций для наблюдения за погодой. Хотя при тогдашней системе связи об оперативном сборе информации с этих станций не могло быть и речи.
Ломоносов не ограничился лишь мечтаниями: одним из первых в мире стал конструировать приборы-автоматы. Открыв вертикальные движения и морозный слой в атмосфере (о чем речь еще впереди), он задумал провести зондирование воздушного океана с измерениями температуры воздуха. Для подъема термометра решил использовать устройство, напоминающее вертолет.
В анналах Академии наук записано: «Почтеннейший Ломоносов предложил Конференции построить небольшой прибор, способный поднимать вверх термометры… и предложил его чертеж». Он получил одобрение «славнейших академиков» и вскоре построил соответствующую модель: площадку с двумя соосными винтами, вращающимися в разные стороны посредством пружины. Демонстрация прошла успешно: «Когда заводили пружину, машина сразу поднималась вверх».
…Для Ломоносова-изобретателя характерны самобытность мысли, остроумие решений, удивительное разнообразие и кажущаяся легкость творческих находок. Ему принадлежат оригинальные конструкции морских навигационных приборов (включая хронометр), приспособления для исследований атмосферного электричества, конструкция гравиметра, улавливающего изменения силы тяжести.
Некоторые из его изобретений были реализованы и использованы на практике достаточно быстро. Другие, намного обогнавшие свое время, так и остались в виде идей и предложений, судьба многих из них поныне не выяснена — ведь большинство документов из архивов Ломоносова пропали, а приборы не сохранились.
В наше время крупный ученый-теоретик, стремящийся воплотить свои идеи в жизнь, использовать их на практике, может рассчитывать на поддержку и поощрение. Ломоносову оправдывался перед своим покровителем, меценатом И.И. Шуваловым за то, что приходится тратить время на научные исследования и просить, чтобы на отдыхе «вместо бильяру», то есть бильярда, проводить физические и химические опыты. Мол, это ему заменяет «забавы», заставляет активно двигаться «и сверх того пользу и честь Отечеству, конечно, принести могут».
В век торжества механики Ломоносов — сын своего времени — с вдохновением предавался техническому творчеству, резонно полагая, что этот путь «сулит великую надежду к благополучию человеческому».
Глава 5
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ПРИРОДЫ
С природой одною он жизнью дышал:
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал
И чувствовал трав прозябанье;
Была ему звездная книга ясна,
И с ним говорила морская волна.
Евгений Баратынский
Постижение земной области жизни
Френсис Бэкон отметил: «Человеческий разум не холодный свет, его питают воля и чувства; а это порождает желательное каждому в науке. Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает». (Последнее утверждение много позже было доказано психологами.)
Как свести к минимуму искажения реальности? Бэкон пояснил: «Всего вернее, истолкование природы достигается посредством наблюдений и соответствующих, целесообразно поставленных опытов. Здесь чувство судит об опыте, опыт судит о природе и о самой вещи».
Он подчеркивал теоретическую ценность исследований: «В первое время мы ищем только светоносных опытов, а не плодоносных» и «строим в человеческом разуме образец мира таким, каков он оказывается, а не таким, как подскажет каждому его мышление. Но это невозможно осуществить иначе как рассеканием мира и прилежнейшим его анатомированием».
Вспоминается усмешка Мефистофеля в «Фаусте» Гёте:
Живой предмет желая изучить,
Чтоб ясное о нем познанье получить, —
Ученый прежде душу изгоняет,
Затем предмет на части расчленяет
И видит их, да жаль: духовная их связь
Тем временем исчезла, унеслась!
Ученый мысленно или в эксперименте изучает объект в его деталях, подобно ребенку, стремящемуся выяснить, что находится внутри заводной игрушки. Такова основа физико-математического метода познания, который с тех пор начал укореняться в науке. Он плодотворен в механике и технике, которые во многом определяли особенности познания в эпоху Просвещения.
