новые типы общественных зданий.
Как правило, такие здания должны были четко отражать свое функциональное назначение, что требовало применения новых методов строительства, в частности, железобетонного каркаса. Сторонники конструктивизма, выдвинув задачу «конструирования» окружающей среды, активно направляющей жизненные процессы, «стремились осмыслить формообразующие возможности новой техники, ее логичных, целесообразных конструкций, а также эстетические качества таких материалов, как металл, дерево, стекло. Показной роскоши буржуазного быта конструктивисты противопоставляли простоту и подчеркнутый утилитаризм новых предметных форм, в чем видели олицетворение демократичности и новых отношений между людьми».
Конструктивисты представляли собой более молодое поколение, нежели то, к которому принадлежали Щусев, Жолтовский и Фомин. Но Щусев не считал это серьезным препятствием для творческого соревнования. Если Иван Жолтовский — приверженец итальянского палладианства и не думал отступать в сторону конструктивизма, то Алексей Щусев был не таков.
Как раз в это время он работал над проектом Дворца культуры железнодорожников при Казанском вокзале, решив, что пришло время отступить от так любимого им неорусского стиля: «Щусев не может нарушить ансамбль вокзальных сооружений и проектировать клуб по велению архитектурной моды в конструктивистских формах. Но также трудно ему было отказаться от одобрения и поддержки собратьев по ремеслу. Он пытается в этом произведении примирить две крайности. Кирпичная стена в сочетании с белокаменными «гребешками», пластика ее цилиндрической формы роднят это сооружение с ансамблем вокзальных «палат», но в то же время металлический обходной балкончик, цементный пояс на фасаде, характер окон и остекления уже принадлежат другой главе истории советской архитектуры» [106].
Щусев много размышляет над дальнейшими путями развития архитектуры своей страны, доверяя мысли бумаге:
«Искусство, как и жизнь, — многогранно. Нарастающие потребности куют формы жизни: быт, производство, передвижение… Творчество в архитектуре более, чем в других искусствах, связано с жизнью. Нельзя смешивать сущности архитектурной композиции с ее внешним обликом, т. е. с тем, что начали называть «стилем», хотя понятие «стиль» гораздо более глубокое и не ограничивается одними внешними принципами построения… Если взглянуть ретроспективно на ее историю (архитектуры) двух последних столетий, то мода, или так называемый «стиль», в архитектуре держится приблизительно 10–15 лет, затем она как бы изживает себя и надоедает. В этом архитектура напоминает слегка обыкновенную моду для костюмов и шляп, в которой «модное», даже некрасивое и не «клипу», нравится, немодное же — удручает.
На нашей памяти в течение 25 лет сменилось уже несколько «стилей», начиная с безличного академического эклектизма, стиль decadence, русского стиля, стиля «ампир», итальянского ренессанса и до грядущего «здорового» конструктивизма и американизма, стремящегося уловить «современность», т. е. превратиться в моду, чтобы с легкостью перевоплотиться через 10 лет в нечто другое. Это какой-то калейдоскоп, какая-то «чехарда», в которой с недоумением путается не только молодежь, но и зрелые зодчие. Каждый раз утверждается, что истина найдена и великая эпоха настает; адепты этой истины стремятся испепелить неверных, обвиняя их в служении не тем богам, которым следовало бы служить. Так ли это? Действительно ли прогресс архитектуры состоит лишь в смене стилей и богов и нет ли тут основной ошибки, свойственной публицистам… причем каждому из них хочется сказать: «Я первый поставил прогноз и дал направление, которое является несомненной истиной». Мы, активные работники в архитектуре, должны глубже смотреть на вопросы архитектурного творчества».
В поисках этой глубины Щусев постоянно ищет, смело участвуя в различных конкурсах, тем самым бросая вызов своим молодым коллегам, апологетам конструктивизма. Он создает проекты Института Ленина на Советской площади, Дома госпромышленности в Харькове (оба — в 1925 году), Государственной библиотеки им. В. И. Ленина в 1928 году, проекты Госбанка, один из которых предполагался к строительству на Охотном Ряду, другой — на Неглинке. И ведь что любопытно — в итоге здание Госбанка на Неглинке построит не кто иной, как Жолтовский, все в тех же любимых им классических формах.
Щусев заткнул за пояс конструктивистов и в конкурсе на проект Центрального телеграфа в Москве на улице Горького в 1926 году. Выполненный архитектором проект отличался не только рациональностью и экономичностью (непременными признаками конструктивизма), но и так свойственной работам Щусева изящностью. Так он продемонстрировал совершенство своих проектов по сравнению с работами конструктивистов.
Сам автор даст такую характеристику своей работе: «Здание по своей программе — узкотехническое, по конструкции соответствует принципам рационализма и экономики. Разбивка этажей, пропорция пролетов и столбов составляют сущность его архитектуры» [107].
Несмотря на активную работу Щусева в стиле конструктивизма, большая часть его проектов этого периода так и осталась на бумаге. Например, Центральный телеграф был выстроен по проекту Ивана Рерберга.
Нереализованным остался и проект Щусева — памятник Христофору Колумбу в Мадриде 1929 года: «Комиссия по конкурсу обратилась ко мне и другим архитекторам разных стран с приглашением участвовать в конкурсе. Я принял предложение и придумал проект в виде шара с высоким маяком, стоящим рядом. Внутри шара спроектирована аудитория, а под стилобатом музей. Похожий мотив шара и обелиска разработан теперь для главного павильона на Всемирной выставке в Нью-Йорке 1939 года молодыми американскими архитекторами. Как новая форма, шар и раньше был использован на выставке 1928 года в Дрездене, но сочетание шара и обелиска само по себе довольно оригинально». Таким образом, признание этот проект получил, пускай и запоздалое.
Как оценить этот недлинный роман Щусева с конструктивизмом? Можно сказать, что закончился он к обоюдному удовлетворению для обеих сторон. Щусев показал, что успеха он может добиться даже в этом безликом и аскетичном стиле, никак ему не близком. Но с другой стороны, что подчеркивает такой признанный специалист в области архитектуры, как Кирилл Николаевич Афанасьев, проекты Щусева были «победой мастера, но поражением его художественных принципов».
Щусеву, вероятно, было любопытно поэкспериментировать, но это не являлось его стихией. Разве можно было воплотить в этих однообразных зданиях накопленный им огромный опыт изучения архитектурного наследия? Негде было разгуляться широкой творческой натуре Алексея Викторовича.
Вот почему Щусев так активно хвалил Жолтовского за его классический дом-палаццо на Моховой (о чем мы расскажем в следующей главе). В этой похвале мы видим признание Щусевым правоты своего старшего коллеги, настаивавшего на незыблемости избранных раз и навсегда художественных принципов. Жолтовский не отступил от них и в итоге построил Госбанк на Неглинной, хотя над этим проектом работал и Щусев, писавший в той же статье, что «конструктивизм не разрешил задачи, и даже конструктивисты перестали отличать хорошие вещи в архитектуре от плохих».
По-видимому, еще и по причине определенной нереализованности своих конструктивистских проектов Щусев активно приветствовал изменение архитектурной политики в Советском Союзе, произошедшее в начале 1930-х годов. «Когда, несмотря на все предоставленные возможности,
