Еще помню, он с удовольствием ел пельмени со сметаной, супы.
– Чувствую, что любовь отца к сладкому передалась и вам.
– Да. Наверное, вы заметили, что я налегаю на десерты из вашего больничного буфета…
– Чем больше всего запомнился папа – общением, подарками, может быть, особым запахом одеколона? Ведь он был, что называется, настоящим денди.
– Вы правы – запахом. Запахом одеколона «Фаренгейт». Помню, возвращаюсь из школы, поднимаюсь на лифте и точно знаю – папа приехал. Потому что этот аромат ни с чем не спутаешь. В то время это был очень редкий одеколон. Еще запомнились его слова, фразы, которые больше никто мне не говорил: «милая», «ангел мой». Только папа меня так называл. Он не произносил: «доченька», он говорил: «да, милая», «да, ангел мой». А книги подписывал так: «Любимой Аринке» или «Любимой дочке».
– Сколько книг с его автографами в вашей библиотеке?
– Почти все. Но у мамы точно есть все, и те, которые выходили еще до меня. Когда появлялась новая книга, если меня не было в Москве, он передавал ее моей бабушке, подписывал бабушке и мне. Почерк у него не очень понятный, но бабушка и мама научились разбирать, а потом и я к нему привыкла. Правда, иногда все-таки спрашивала: «Что ты мне написал?»
Помню, как он читал новые стихи, мы слушали, мама что-то записывала. Я приезжала из Америки в Москву на летние и зимние каникулы. И все, что к тому времени папа написал нового, он читал мне. Показывал макеты будущих книг. Например, по композиции книги «Цветы» советовался со мной.
– Вы изучали творчество отца на уроках литературы?
– Нет, я же уехала из России после седьмого класса. Так что не знаю, говорят ли о моем папе в российских школах.
– Когда он читал вам свои стихи, спрашивал ли, как любой поэт спрашивает: «Ну, как тебе?»
– Нет, он так не спрашивал. Он говорил: «Гениально, правда?»
– Узнаю Андрея в этой фразе. Даже вижу, как он это произносит, сам, будто ребенок…
– Когда он перестал считать меня маленькой, многое мы обсуждали с ним на равных. Я слушала его стихи, если что-то не понимала, спрашивала у него или уже потом у мамы…
– Не возникало ли желания самой сочинять?
– Возникало. Во втором классе. Но меня как будто что-то встряхнуло, я поняла, что писать надо или гениально, как папа, или совсем не писать. А какая во мне гениальность?! Я обыкновенный человек.
Кстати, вы спросили о моей фамилии, так вот у меня был период, когда вообще не хотелось называть свою фамилию в компании, на людях. Я это хорошо помню. Становилось обидно, что, узнав известную фамилию, к тебе начинали относиться по-другому. Вот тогда-то я и решила, что сама начну писать стихи и стану известной. Но, увы, я поняла, что поэтом мне не быть… Это все детское…
– Как вы выбирали профессию? Близкие вам что-либо советовали?
– Со мной все всегда боролись, потому что я не очень любила учиться. Папа же к этому относился спокойно, он понимал, что путь в жизни нужно выбирать самой. И живя в Америке, я выбрала, наверное, не самую престижную профессию – освоила ремесло бизнес-администратора.
Папа же очень хотел, чтобы я работала на телевидении. Это было его настоящей мечтой… Однажды, уже больной, он позвонил мне. К тому времени у него почти совсем пропал голос, правда, случалось так, что неожиданно и ненадолго голос возвращался. И вот я его слышу… Тут же набрала маму и плача от радости закричала: «Я только что разговаривала с папой, к нему вернулся голос…» Так вот папа тогда сообщил, что нашел для меня работу на американском телевидении: «Я нашел, получилось, им нужна ведущая!»
Но, к сожалению, потом оказалось, что эта ведущая должна была жить в России, а передачу делать об Америке. Увы, мне это не подходило: у меня в то время уже родился Франческо, да и с мамой не хотелось расставаться.
– Отец беспокоился о вашем будущем, хотел, чтобы вы выбрали интересную профессию…
– Ему хотелось, чтобы у меня была увлекательная работа, любимое дело, чтобы моя работа была связана с искусством, творчеством…
А еще, может быть, чтобы меня узнали, узнавали. В тот период я работала в ресторане, и папа понимал, что это нелегко. Наверное, он меня жалел. Но я зарабатывала на жизнь своим трудом, как все студенты в Америке, работала официанткой, не стесняясь обслуживать людей. Еще раньше он волновался, что если я не получу конкретной профессии, то, выйдя замуж, буду просто сидеть дома. «Ты сойдешь с ума, сидя дома с ребенком», – повторял он, зная мой характер. Чувствовал, что сидеть без дела я не смогу. Так и вышло. Родив сына, я не долго пробыла дома, вскоре с удовольствием пошла работать. А воспоминание о том, что, уже уходя от нас, отец заботился обо мне, думал о моем будущем, останется со мной навсегда.
Я в принципе неплохо рисовала. Какое-то время брала уроки. Первые рисунки дарила отцу. Помню, когда ему понравился какой-то мой рисунок, он повел меня к Зурабу Церетели и сказал: «Арина так классно рисует, мне кажется, ей нужно учиться дальше…» Приветливый Зураб согласно кивал головой. Но этот визит к мэтру не изменил мою судьбу. Вскоре я снова уехала в Америку, к маме.
– Часто родители давят на ребенка: выбирай такую профессию, чтобы не было за тебя стыдно…
– Нет, он не из таких отцов, он просто пытался направить дочь на какую-то стезю. Бабушка, дедуля советовали, могли на чем-то настаивать. Папа же в этом вопросе был более нейтральным, он никогда не нажимал, хотя я чувствовала, что он беспокоится за меня. А волновался по поводу моей профессии, потому что, видимо, понимал, что я сама хочу чего-то большего в жизни, чем в данный момент у меня получается. Папа оставался тем человеком, который сказал ребенку: «Тройка, ну что ж, ты все равно умнее и лучше всех». Я думаю, он меня очень понимал. Мы были близки по духу, папа не раз это подчеркивал.
Еще папа старался оберегать меня от каких-то опасностей. С подружками я часто ездила в дома отдыха, и там, где у него была возможность, он просил заботиться обо мне. Однажды мне передали его слова: «Пожалуйста, сделайте все по самому высшему классу, я привез вам свое СЕРДЦЕ». Мне было тогда шестнадцать.
– Живя в Америке, вы ощущаете себя Вознесенской, дочерью знаменитого поэта, которого, кстати, первым из советских поэтов в 1972 году избрала своим почетным членом Американская Академия искусства и литературы?
– Сама себя я всегда ощущаю его дочерью, но в Америке никто не реагирует на мою фамилию. Поначалу это меня расстраивало, потом привыкла. Мне даже говорили: «У вас фамилия такая длинная, ее произнести никто не может». А я думала: «Боже мой, если бы вы знали, что у меня за фамилия». Ведь помимо того, что это фамилия великого поэта, в ней заложено понятие святого Вознесения…
