– Вот что, Александр Иванович, – сказала она. – Петр Великий, когда нужно было спасти государство, сразу казнил десять тысяч стрельцов. Мы повесим десять человек, но самых главных, – этого будет достаточно. Ты поедешь к Апраксину. – Она подошла и своей сильной красивой рукой схватила Шувалова за кружевной галстук. – Пущай скажет, кто его научил торговать кровью русских солдат. Не скажет – вздернешь его на дыбу… Потом возьмешься за великого канцлера, который уже все иностранные дворы взятками обобрал. С моими лейб-кумпанцами произведешь у него ревизию и ночью – в возок и в Сибирь на поселение… Что же касаемо этой прусской скотины на «малом дворе» – Петра Федоровича, что целый день хлещет пиво и поет песни во Фридрихову честь, поедешь туда и сделай так, чтобы там тишина была, как в монастыре… И слышать не хочу, что есть такой «малый двор». А Екатерине Алексеевне скажешь, что и не такие персоны ездили в Соловецкий монастырь на поклонение.
Она перекрестила его, поцеловала, повернула к себе спиной и вытолкнула за дверь…
Александр Иванович Шувалов задумался. Дело было такое, что могло стоить головы. Конечно, императрица Елизавета Петровна, дай ей Бог многая лета, самодержица и может карать и миловать. Конечно, и Апраксин, и Бестужев, и даже великий князь Петр Федорович затеяли воровское дело – явную измену. Будь сие при Петре Великом, не миновать бы им дыбы! Ну хорошо. А если завтра с императрицей опять случится обморок и она уже не встанет, а почиет в бозе[54], что тогда? Тогда вступит Петр Федорович на престол, и что с ним, Шуваловым, будет? При прежних переменах бывало, что и не такой вельможа, как Александр Иванович Шувалов, усаживался в возок, оглядываясь на наступавших ему на пятки конвоиров, чтобы уехать в ссылку навечно в какой-нибудь Пустозерск или Сольвычегодск!
От этих мыслей стал Александр Иванович худеть и желтеть и велел вызвать к себе лейб-медика Елизаветы Петровны – англичанина Якова Мунсея.
Яков Мунсей был цветущий мужчина несокрушимого здоровья и, несмотря на свой 60-летний возраст, удивлял всех придворных тем, что выпивал по 20 бутылок шампанского кряду.
Усадив Якова Мунсея в своей спальне в кресла и напоив шампанским до «синего дыма», начал Александр Иванович осторожный разговор:
– Денно и нощно моля Бога о здравии нашей всемилостивейшей императрицы, хотелось бы знать: не может ли повториться имевший место прискорбный случай?
Яков Мунсей посмотрел на него веселыми, игривыми глазами пьяницы и поднял толстый палец.
– Господин Бог один может отвечайт на ваш вопрос.
«Ох хитер, ох хитер! – подумал Александр Иванович. – От такого много не узнаешь».
– Однако, – продолжал Мунсей, – последние дни ее величество весьма бодрый дух имеет и даже намерена лично посетить Сенат…
«Надо ехать в Ригу, – решил Александр Иванович, хорошо зная характер дочери Петра. – Завтра же, без промедления…»
И на другой день, захватив двух офицеров Тайной канцелярии, он, меняя на всех станциях лошадей, помчался в главную квартиру главнокомандующего генерал-фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина, в Ригу.
Главная квартира главнокомандующего помещалась в старинном рижском замке.
Даже привыкший к роскоши Версальского двора французский посол – маркиз де Лопиталь был поражен пышностью, которая окружала русского главнокомандующего, и его огромной свитой, в которую входило много приехавших из Петербурга придворных дам и адъютантов. Штабные офицеры, лекари, интенданты и чиновники разных ведомств заполнили Ригу.
Обеды, которые ежедневно давал главнокомандующий, приглашая гостей по особым спискам, длились по нескольку часов.
Александр Иванович Шувалов, еще более похудевший за дорогу, молча отстранил офицера, помогавшего ему вылезти из возка, и по длинной лестнице, устланной коврами, как был, в дорожном плаще и пыльных сапогах, прошел в приемный зал и оттуда в столовую. Был час обеда.
На хо́рах огромного зала солдатский оркестр играл на роговых инструментах. Пламя свечей в огромных люстрах, свисавших с потолка, отражаясь в хрустале подвесок, освещало матовые плечи женщин и расшитые золотом и серебром мундиры штаб-офицеров.
Во главе стола сидел Степан Федорович Апраксин, с добродушной усмешкой поглядывая на гостей.
Когда Александр Иванович появился в дверях, все головы повернулись в его сторону. В наступившей тишине было слышно, как кто-то уронил бокал. Апраксин побледнел, встал и пошел к нему навстречу.
– Добро пожаловать, Александр Иванович, – сказал он вполголоса.
Шувалов ничего не ответил.
Они оба вышли из зала, и перед дверями своего кабинета Апраксин увидел чужих офицеров с обнаженными шпагами.
– Александр Иванович, что сие значит? – спросил фельдмаршал, когда они сели в кресла. – Вы поставили караульных офицеров у моих дверей. Должен ли я себя считать под арестом и где на сей предмет именное высочайшее повеление?
– Сие значит, господин фельдмаршал, что я позаботился о том, чтобы сюда никто не входил. Имеется именное повеление узнать у вас: почему после столь славной виктории, которая не только Тильзит и Кёнигсберг в ваши руки передала, но и дорогу на Берлин открыла, вы бросили территорию Пруссии и отступили назад, в Россию?
Апраксин откинулся в кресле, задумался, закрыл глаза, потом сказал нетвердо:
– В рапорте на имя военной коллегии причины ретирады* поименованы: недостаток провианта, отсутствие лошадей для обоза, великое множество – до 15 тысяч – больных и раненых воинов…
Шувалов усмехнулся:
– Ее величеству рапорт был доложен! Она приказала его читать вслух детям в шляхетском корпусе для забавы. Всему миру известно, что жители Пруссии, являясь к вам со всех сторон, приносили присягу на верность и охотно отдавали продовольствие, коего было в стране более чем достаточно, также и лошадей. Что же касаемо раненых и больных солдат, то ее величество повелела отправить их в Россию для размещения в монастырских госпиталях.
Апраксин нахмурился.
– Больше я вам ничего сказать не могу…
Шувалов вскочил, заходил по кабинету, вдруг круто остановился:
– Не извольте шутить с огнем, ваше высокопревосходительство!
Фельдмаршал только пожал плечами в ответ.
Шувалов перестал ходить, снова сел в кресло.
Минута молчания тянулась, как вечность.
– Степан Федорович, – сказал начальник Тайной канцелярии неожиданно тихим и нежным голосом, как будто речь шла о небольшой просьбе, – отдайте мне два письма…
У Апраксина лицо пошло красными пятнами.
– Не понимаю, ваше сиятельство, о каких письмах идет речь?
