Старуха стелет постель.
— Идите, сынки, с легкой душой, наутро он поправится.
— Вот что, хлопцы, — говорю я, — если на задание без меня полетите, не гонитесь за сбитым… Михаил, это к тебе относится в первую очередь: не горячись.
— Не волнуйтесь, товарищ командир, все будет в порядке.
Ребята уходят. Старушка возится у печки и успокаивает меня:
— Пройдет, сынок, потерпи.
Я прилег — голова закружилась от боли и усталости. Перед глазами встает картина боя. Ясно вижу: Никитин оторвался от группы, гонится за «мессером». Кричу: «Мишка, назад!..» Очнулся. Около меня стоит хозяйка и смотрит заботливо, как мать.
— Ноги у тебя, сынок, в постели, а думки в небе. Иди-ка, садись к столу.
Покорно сажусь за стол. Старушка ставит большой чугун. Он полон горячей разварившейся картошки.
— Ну, сынок, лечиться будем. Наклонись-ка больным ухом к пару.
И старушка укрывает мне голову теплым платком. Сижу так минут пять. Пот градом льет с меня, задыхаюсь.
— Над вашим чугуном, мамаша, свариться можно.
— Ничего, терпи — скорее поправишься. И в самом деле мне стало легче.
А старушка сидит рядом и неторопливо рассказывает:
— Мой сынок тоже воюет. Жду письмеца от него. Как вошли вы — я и подумала, нет ли и его с вами.
Старушка тяжело вздыхает, плотнее укутывает мою голову платком и продолжает:
— Многих немцы-злодеи у нас замучили. В плен, рабство угнали, повесили… Нас за людей не признавали. Житье горше собачьего было. Хуже, чем со скотиной, обращались, проклятые!.. Входит ко мне фашист поганый и кричит: «Давай курку, яйко!» Я знаю: если не дам — убьет. А уже всё взяли… Немец косо посмотрел на меня, обшарил хату — видит, нет ничего, ушел. А как наши соколики подходить стали, немцы залегли за стогами у околицы. Земля гудит, стрельба… Немцы-то ждут наших с одной стороны, а наши-то освободители подходят к ним сзади, с другой. Немец бежать, да поздно: всех в плен взяли. Вот радость была! Уж я хату мыла-мыла, чтоб и духу вражеского не осталось!
С минуту помолчав, старушка сказала:
— Ну, сынок, теперь в постель ложись.
Наутро я проснулся почти совсем здоровым. Меня пришли навестить ребята и очень обрадовались, увидев, что я поправился. Они благодарили хозяйку, и это ей, видимо, было приятно — ее доброе морщинистое лицо улыбалось.
48. Над Днестром
На КП меня встретил Ольховский. Спросив о здоровье — я, конечно, сказал, что все в порядке, — он сообщил:
— Наши войска расширяют плацдарм на правом берегу Днестра. — И добавил: — Ваша задача: прикрыть с группой переправы на Днестре в районе Ямполь — Сороки.
Я был так счастлив, услышав о новой победе наших войск, что почувствовал себя совершенно здоровым. Подъем перед боевым вылетом, как всегда, удваивал силы.
В штабе ознакомился по карте с линией фронта и, получив нужные указания, проинструктировал летчиков.
И вот я уже в самолете.
Под нами — однообразная местность. Снег совсем стаял. Всюду — полосы чернозема, кое-где речушки. Отчетливо выделяется железнодорожная линия, по ней хорошо ориентироваться.
Долетаем до переправ.
Местами Днестр покрыт дымовой завесой.
Встречи с врагом ждали недолго. Две группы «юнкерсов» — всего их было около восемнадцати — выскочили из-за облаков на небольшом расстоянии от нас. Надо было ошеломить врага: быстро развернулся и повел группу в атаку.
Пристраиваюсь к одному самолету и в упор открываю огонь. Вражеский бомбардировщик загорелся. Кто-то из ребят крикнул по радио: «Готов!» Остальные «юнкерсы» пикированием уходят на запад. Мы остаемся. Я вижу, что вдали от нас, над расположением своих войск, группа немецких бомбардировщиков принимает боевой порядок, — очевидно, фашистские летчики по радио получили приказ вернуться и выполнять задание. Мне очень хотелось их атаковать, но оставлять переправы без прикрытия нельзя. И, словно в ответ на эту мысль, я услышал свой позывной. Узнаю голос командира:
— Ястреб тридцать первый! Отогнать противника подальше!
Командую своей группе: «В атаку!» — и мы стремительно на бреющем летим навстречу «юнкер-сам». Немцы постарались поскорее скрыться. Мы их только «попутали» и затем спокойно вернулись к переправам. Это была большая моральная победа над врагом, превышавшим нас численностью.
Вечером моя хозяйка заботливо спросила:
— Ну как, сынок, тебе здоровилось? Я ее обнял:
— Прекрасно! Еще одним фашистским самолетом стало меньше! Спасибо вам за помощь, за материнскую заботу…
В моей летной книжке появилась тридцать вторая личная победа.
49. У нашей государственной границы
Радостные вести: войска нашего фронта, развивая наступление, форсировали реку Прут и бои идут на территории Румынии, севернее Ясс. Весь полк с воодушевлением готовится к перебазированию. Нам известно, что в воздухе разгорелись сильные воздушные бои.
Хозяйка, провожая нас, сказала:
— Куда же вы, сынки, так скоро? Отдохнули бы.
— Отдыхать нам, мамаша, некогда!
Она обняла меня и стала, пригорюнившись, у ворот, глядя вслед машине, увозившей нас на аэродром.
Мы перелетели за Днестр, в Советскую Молдавию.
Наш новый аэродром находился неподалеку от крупного железнодорожного узла.
Немцам хотелось нанести удар по этому важному объекту, но сделать это им не удалось: хозяевами неба были советские летчики. Авиация противника была вынуждена отказаться от дневных полетов, решаясь на них только под вечер и ночью. Враг стремился вывести из строя наш аэродром.
Дня через три-четыре после перелета Ольховский, как обычно, проводил разбор воздушных боев. Смеркалось, день простоял жаркий, и только сейчас наступила прохлада. Мы отдыхали после трудных полетов, внимательно слушая командира. Вдруг кто-то пронзительно крикнул:
— «Хейнкеля»!
На аэродром заходили две группы «хейнкелей», по девять самолетов каждая. Вылетать было поздно. Пришлось, по приказу командира, разбежаться по щелям.
Слышу — упала одна, другая бомба. Началась лютая бомбежка. Она заставила нас убежать в поле.
Мне казалось, время тянется невероятно медленно. Мерзавцы, летное поле испортят!
Фашисты отбомбили и улетели. Страшно было идти на аэродром. Целы ли самолеты? Не верю своим глазам — все машины целы! Только две бомбы упали на посадочную полосу, остальные угодили в заболоченное место за окраиной аэродрома. Враг бомбил «с недолетом».
Видя, что ночные налеты неэффективны, немцы стали бросать против нашего аэродрома «охотников».
Однажды немецкие «охотники» внезапно выскочили из-за холма. Крайней на аэродроме стояла машина Евстигнеева. Вражеские «охотники» подожгли ее и улетели.
