Картину Саврасова можно сравнить с будущим знаменитым полотном его ученика Левитана «Над вечным покоем». Родство их несомненно. Левитан учел опыт своего учителя. «Могила на Волге» это как бы прообраз пейзажа «Над вечным покоем». Но философия этих работ разная. Саврасов не столь пессимистичен, как его ученик. В саврасовской картине есть луч надежды…
«Могила на Волге» была показана в 1874 году на Третьей передвижной выставке, сначала в Петербурге, а затем в Москве, в Казани, Саратове, Воронеже, Харькове, Одессе, Киеве и Риге. Картина вызвала хорошие отклики в прессе, на сей раз критики правильно разобрались в ее содержании, что далеко не всегда случалось с работами художника. Посетители выставки увидели еще три картины Саврасова — «Вид Нижнего Новгорода», «Хоровод», «Волга», тоже встреченные с одобрением.
Эти волжские пейзажи высоко оценил Г. Урусов. О «Могиле на Волге» он писал:
«Необычайною силою как исполнения, так и выражения отличается и вид из окрестностей Ярославля, «На Волге», Саврасова же. На первом плане рисуется склон берега к реке, составляющий часть кладбища, поросший прутняком и жесткою, уже отжившею травой. Сияющее, осеннее солнце спряталось за массивным темным облаком, бросившим густую тень на берег первого плана, чтобы показать ярко золоченную солнцем даль, песчаные отмели и сверкающую воду. Резко выделяется берег своим силуэтом на светлой, воздушной глубине, пересекаемой лишь надмогильным деревянным крестом. Снизу, с реки, вздымая песок, нагибая кусты и стеля траву, мчится крутящийся песчаный вихрь. Дальнозоркий, белый рыбак тревожно летит, подымаясь над вихрем и рассекая своими острыми крыльями неспокойный воздух. Это пейзаж-поэма: тут выражена целая жизнь, — и туча как горе; тепло и свет как радость и надежда; вихрь как страсть; склоняющийся к вечеру день как приближение старости и венец всему — могильный крест! Слетит пустая улыбка с губ праздного зрителя при взгляде на него; из глубины душевной подымутся строгие думы и отразятся на лице».
Пришло время Саврасову прочитать и более восторженные отклики. В журнале «Всемирная иллюстрация» о нем писали как о таланте «самобытном и могучем». А критик П. Н. Петров в газете «Биржевые ведомости» назвал его «великим мастером».
На Третьей передвижной выставке всеобщее внимание привлекла также картина Ивана Ивановича Шишкина «Лесная глушь». Художник словно проник в самую потаенную глубину дремучего леса, лесной чащобы. Огромные, стоящие совсем близко друг от друга деревья, на земле — валежник, бурелом. Кажется, ожил мир народных легенд и сказаний, русского эпоса. Шишкин стремился показать в своих работах могучую силу, богатство русской природы. Этот мотив ярко воплотился в другом его знаменитом полотне — «Сосновый бор», которое, как и «Лесная глушь», создано в 1872 году. Исполинские сосны, необъятность лесного простора рождали представление о величии и красоте русской земли. Глубоко, конкретно, аналитически изучая природу, художник искал в ней положительный идеал, отвечавший народным, крестьянским мечтам о счастье, изобилии, благоденствии… И если Саврасов был родоначальником лирического пейзажа, то Шишкин — зачинателем пейзажа, в котором столь мощно ощутимо монументально-эпическое начало.
Творческие поиски Саврасова осуществлялись в общем едином русле развития русского национального реалистического пейзажа во второй половине XIX века. Уже в начале 70-х годов здесь наметился важный сдвиг. Были созданы произведения, которые убедительно говорили о том, что в русском пейзаже возникли новые веяния. Кроме саврасовских «Грачей», тогда были написаны «Мокрый луг» Васильева, одна из самых лучших картин М. Клодта «На пашне», «Красный пруд в Москве» и «Отмель» Каменева, «Сосновый бор» Шишкина. Изменялось не только содержание картин (художники все чаще и чаще обращались к самым обыкновенным и простым мотивам родной природы), но обновлялись и живописная техника, приемы письма. Разнообразный по своему характеру лирический пейзаж соседствовал с эпическим, героическим, монументальным…
Саврасов принял участие и в следующей — Четвертой передвижной выставке, открывшейся в Петербурге в начале 1875 года. Но на этот раз его постигла неудача. Обе его показанные на выставке картины — «Вечер. Перелет птиц» и «Сжатое поле» получили резко отрицательную оценку.
Художник не встретил понимания ни у публики, ни у критиков, ни даже у коллег — петербургских передвижников. Для него главная цель заключалась в том, чтобы найти мотив в природе, передать настроение человека при соприкосновении с ней, сделать художественный образ обобщенным, наполнить его глубоким философским смыслом. Перед многими пейзажами Саврасова нельзя было просто остановиться и сказать: «Как похоже! Как красиво!» Чтобы понять их, разгадать вложенное в них содержание, требовалось усилие, нужно было размышлять, нужно было задуматься о жизни, об окружающем мире, о вечно животворной силе природы. И именно к числу таких работ относилась картина «Вечер. Перелет птиц».
Осенью, над степью, которую уже окутывают сумерки, в светлом еще небе, тронутом красками заката, летят на юг стаи бесчисленных птиц. И в их свободном целеустремленном полете так ощутим могучий зов жизни! Изображенное на этом довольно небольшом полотне ограниченное пространство как бы раздвигается, и является нам беспредельность мира, и мы, будто следуя за летящими птичьими стаями, уносимся вдаль и видим, как велика и необъятна земля.
В петербургских журналах и газетах появился ряд обстоятельных и подробных статей о Четвертой выставке передвижников, но о картинах Саврасова в них не было упомянуто. Лишь в «Петербургском листке» художник мог прочитать о себе такие уклончивые, вполне равнодушные строчки: «…Пейзажей выставлено более 20 и из них мало которые замечательны, если не выделить отсюда пейзажа Боголюбова «По реке Суре», в котором, однако, зритель не увидит прежнего Боголюбова, «Вечера» Саврасова да «Сосновых лесов» И. И. Шишкина, в которых зритель узнает, однако, прежнего Шишкина…»
Крамскому вообще не понравились картины московских художников. В письме к Репину в Париж он отозвался о них мимоходом, вскользь, резко отрицательно: «…Кстати, москвичи отличились на выставке — ужас! просто, я Вам доложу, одолжили…» Он выделил пейзажи Куинджи, написав, что «это человек, правда, как будто будущий, но если он так начнет шагать, как до сих пор в эти два раза, — признаюсь, немного насчитаешь таких, молодец!»
Явились новые талантливые и самобытные молодые художники. Они привлекли к себе внимание, о них заговорили. Саврасов как бы отступал в тень.
