В Москве она не прижилась – тосковала о Петербурге, часто вспоминала Смольный, хоть и понимала с горечью, что, дав образование, институт так и не смог научить ее главному – умению жить и выживать в непонятном «взрослом» мире. С мужем отношения тоже не заладились. Озорная и смешливая Лёвушка вообще разучилась улыбаться. Через четыре года, в 1784 году, она умерла – зачахла с тоски. А было ей всего 24 года.
Свет и тьма Александры Струйской
Она кажется неземной и воздушной, в ней – море обаяния и какая-то таинственная, колдовская притягательность. Увидев раз ее портрет, невозможно забыть эту девушку, возникающую из романтической дымки: светлое платье, коса до пояса, огромные завораживающие глаза. Она почти нереальна. Трудно даже представить, что столь беззащитное создание сможет вести обычную жизнь: завтракать, обедать, ссориться с мужем, стариться, наконец. Кажется, ей предназначено только возвышенное: романтическая любовь, радостные сны, милые задушевные беседы.
Вот уже третий век юная Александра Струйская смотрит с портрета молодого живописца Федора Рокотова с изумлением и вопросом: где же ожидаемая радость жизни? Но судьба распорядилась трагически. В жизни этой хрупкой красавицы, как в капле, отразился весь трагический уклад крепостной России, убивающий мечты и ломающий судьбы. Как это ни парадоксально, Александра Струйская стала символом тех страшных лет.
Портрет – взмах кисти художника в ответ на взмах темных девичьих ресниц. Еще вчера Сашенька Струйская сидела в мастерской Рокотова, то улыбаясь, то недоуменно поднимая брови. Но завтра портрет уже нужно отдать. Это же заказ…
Художник вздохнул – такова его доля. Любой живописец – человек подневольный. Тем более он – Федор Степанович Рокотов. Он же хоть и пишет портреты светских красавиц и щеголей, блистающих при дворе самой матушки императрицы Екатерины II, но сам-то живет на «незаконных основаниях». Ведь хоть и рос он в барском доме князя П.И. Репнина, но рожден был от крепостной девушки. Князь никогда его сыном не признавал, хоть и продвигал потом по жизни. Рокотов стал членом Академии художеств, прикупил в Москве доходный дом, был принят в среде знати. Вот и заказчик этого портрета, Николай Еремеевич Струйский, называет художника милейшим другом. К концу этого, 1772 года Рокотов написал два портрета – самого Струйского и его юной супруги.
Ф. Рокотов. Портрет Александры Петровны Струйской. 1772
Чета Струйских приехала в Москву из села Рузаевка Пензенской губернии. Там у Николая Еремеевича богатейшие поместья и крепостных до тысячи душ. Можно жить вольготно, ни в чем себе не отказывая. Струйский так и живет – дает по Москве балы, скупает наряды и драгоценности для молодой жены. Отчего же тогда цепкий взгляд художника увидел в лице красавицы Сашеньки не просто грусть – неотвратимость беды?..
Юная Александра Петровна Озерова, дочь помещика той же Пензенской губернии, пошла замуж за Струйского по собственной воле, без нажима родителей. Впрочем, отчего ж не пойти? Николай Еремеевич хоть и молод еще (всего-то 24-й год пошел), но уже успел лихо послужить в лейб-гвардии Преображенском полку, был замечен самой Екатериной II, которая считалась патронессой преображенцев. Выйдя в отставку и вернувшись в родовое имение, Струйский не потерял связей с императрицей. Теперь он пишет стихи, собирает их в книги, печатает в собственной типографии, которую завел в Рузаевке, и посылает с дарственной надписью в Петербург. Екатерина гордится таким стихотворцем-издателем, показывает его книги иностранным послам, приговаривая: «У нас и за тысячу верст от столицы процветают искусства и художества!»
Словом, Струйский обласкан не только богатейшим наследством, но и монаршим вниманием. В 18-летнюю супругу влюблен – пушинки сдувает. И все равно – при эдакой-то любви! – глаза у Сашеньки полны грусти. Или просто Рокотову хочется видеть эту тайную грусть? Может, права старая нянька художника, вздыхающая жалостливо: «Уж не влюбился ли ты, голубчик Федя?»
А у себя в деревне Сашенька взглянула на парные супружеские портреты и отвела глаза. Как весело жилось в Москве на медовом месяце. Муж был внимателен, обворожителен, одевался по моде. Ну а вернулись в Рузаевку – все так странно переменилось. Конечно, соседи говорят, что Николай Струйский – чудак и оригинал, но всему же есть предел!
Николай теперь нервен и отчужден. Одевается странно: носит с фраком парчовый камзол, подпоясывается розовым кушаком, на туфли прикрепляет бантики, а на голову повязывает накладную длинную прусскую косу. Вся страсть его теперь уходит в стихотворство. Наверху барского дома он завел покои, названные «Парнасом», в святилище свое никого не впускает, даже не разрешает пыль сметать. Иногда по неделе не спускается оттуда, все пишет стихи. Написавши, мучает жену их чтением. А стихи-то длинны – часа по два читает. Поначалу Сашенька слушала с любопытством. Муж ведь величал ее то Богинею, то Сапфирою. Сашенька всегда обожала поэзию, особенно стихи Сумарокова. Но куда Николаю до петербургского поэта! Даже провинциалы-соседи понимают, что бедняга Струйский просто графоман, который никак не может сладить со своей пагубной страстью к маранию бумаги. Из своих элегий Струйский составил уже целую толстенную книгу «Еротоиды. Анакреонтические оды». С ума сойти!
Иногда Александре действительно кажется, что муж сходит с ума. Особенно когда он возвращается из поездок по деревням. Тогда жене запрещается выходить из дому. Но Александра и так знает ужасную тайну: муж привозит проштрафившихся (как ему кажется) крепостных и сажает их в особо оборудованную в сарае тюрьму. Ну а когда его стихотворная Муза не является, идет в эту тюрьму и пытает людей. Причем средневековые пытки он изучил по историческим книгам и в точности воссоздал орудия «труда». Конечно, крепостные в России все равно что скот, но ведь и собаку бить жалко, а тут пытать ни в чем не повинных людей только для того, чтобы получить «виршевое вдохновение»!..
А однажды вышло и вовсе кошмарное. Струйский, который все писал о своей Богине и Сапфире, проиграл ее в карты приятелю-помещику. Выходит, никакая Александра не «властительница поэтического сердца», а такая же вещь, как и крепостные. Хорошо, выигравший ее помещик, привезя чужую жену к себе, опамятовался и отвез обратно. А если бы выгнал в чисто поле? Сгинула бы там Сапфира…
Четверть века… Почти столько прожила Александра Петровна с мужем. Родила ему 18 детей, из которых 10 умерли в младенчестве. Это сколько же мук и горя!.. Правда, Струйского это не трогало. Зато когда в 1796 году он узнал о смерти обожаемой императрицы Екатерины II, его хватил удар и через пару недель он умер. Александра Петровна после похорон произвела в помещичьей жизни «реформы»: выпустила из жуткой тюрьмы крепостных – забитых, грязных и уже безумных. Правда, 7–8-летние девочки, которые работали в ткацкой мастерской, прикованные к станкам, там так и остались. Муж любил изделия, тканные по-особому, да и Александра их любит. К тому же мастерские приносят хороший доход. Ну а то, что девочки слепнут за непосильной работой, так девочек по деревням много. Не терять же комфорт и выгоду, распуская крепостных по домам?
