Для выполнения своих важных задач у меня было несколько орудий труда. Главное орудие – тяжелый шибер с рычагом, которым я мог на время перекрыть лоток с потоком свеклы. Если этот поток был очень большим, то при длительной задержке я мог образовать затор свеклы в подводящем лотке, особенно неприятном под мостами, где лотки проходили под дорогами. Тогда в действие надо было приводить другие, вспомогательные, орудия труда: руки, ноги и лом, при помощи которых ликвидировались заторы. Если заторы или дефицит ставали хроническими, в ход пускалось последнее средство – здоровая глотка. Я добегал к кагатам, и там объяснял работающим, что я лично об них думаю, настойчиво призывая их к подвигам или воздержанию от таковых.
Мое главное орудие труда – шибер – располагалось в дворце размером 2 на 2 метра с толстыми шлакобетонными стенами. Такие стены аборигенов научили воздвигать румынские оккупанты, отливая в опалубку тесто из бросового шлака и извести. В моем дворце были два окна с видами на управляемые лотки и двери для вхождения в должностное место. Правда, – окна были не застеклены, даже рамы не предусматривались. Рама двери и сама дверь тоже блистательно отсутствовали. Такие особенности архитектуры, возможно, были сделаны для лучшей вентиляции и комфорта летом. С другой стороны – эта предусмотрительность оставалась непонятной, поскольку завод летом не работает. Возможен и другой вариант: все окна и дверь были когда-то, но аборигены их изъяли (прихватизировали) для более насущных нужд в личном хозяйстве. В морозные зимние ночи шлакобетон ненавистных оккупантов явно притягивал к себе холод, вызывая неудержимые позывы к танцам возле руководящего рычага. На вторую ночь, исчерпав все известные па своих танцев, я занялся другим делом.
Запасенными зубилом и молотком я выдолбил в толстой стене великолепную нишу, имеющую выход наружу. В этот выход был вставлен отрезок трубы. Полученное сооружение было помесью камина Луя 14-го и казахстанской кабыци в земле. Когда в моем гибридном устройстве запылал огонь, то иней на стенах заискрился как бриллиантовый. На огонек забрели гости с кагат и жомовой ямы: оказывается, им тоже не хватало чего-то такого в суровых буднях. Общими усилиями осколками стекла заделали оба оконных проема, а на дверной – навесили рогожу; из досок получились сиденья. Стало тепло и уютно: света печурки вполне хватало, чтобы свернуть «цыгарку» и там же прикурить ее. Ночной клуб «На посту» начал исправно действовать. Вступительный взнос принимался чурками и щепками. Фирменные блюда в меню: обогрев, перекур, треп. В своей должности постового я стал кое-что соображать, и начал предвидеть всякие «суффиксы», не допуская их.
Блаженство длилось дней (и ночей) недели две, затем труба опять позвала меня на завод. Не то, чтобы я был прощен: просто я оставался «любимчиком командира», а амбразур, требующих немедленного закрытия грудью, у него было более чем достаточно.
Косая пахнет гнилыми буряками
… Трудно дышать, не отыскать
Воздух и свет…
Словно в час пик, всюду тупик
Выхода нет!
(В. В.)
Пока у гипотетического читателя этих заметок еще хранится в памяти устройство кагат и гидротранспортера, следует рассказать еще об одном случае на этой территории.
Наш завод был дежурным; вместо обычных 3–4 месяцев производства, мы работали более полугода. Мы влезли в весну, подбирая остатки свеклы со всех остановившихся заводов. В последней большой кагате уже была не обычная свекла, а некая бурая слежавшаяся масса, источающая густой дурманящий запах плохого самогона. Даже после очень трудного вырыва плашек над лотком, спрессованная масса бывшей свеклы не хотела падать в лоток. Ее надо было «отколупывать» ломами маленькими кусочками. Завод не мог работать с таким мизерным питанием. На бурячную были брошены все силы, однако увеличение числа «колупающих» помогало мало: их просто негде было разместить в кагате. Тогда руководство приняло рискованное решение: работать на кагате одновременно с двух концов. Это означало, что свекла, сброшенная в лоток в начале кагаты, проходила под толщей слежавшейся свеклы на всем протяжении кагаты. В случае затора потока где-то по пути, пришлось бы раздалбывать, выгребать и чем-то вывозить несколько тысяч тонн спрессованной свеклы со всей 300-метровой кагаты.
В тот день Пастухов придал мне группу женщин и велел работать в недавно открытом начале кагаты, вблизи подводящих воду труб. Мы распределились и бодро начали работу: я вырывал киркой плашки, мои бабоньки ковыряли ломиками слежавшиеся буряки.
Вдруг одна из них добыла большую гирлянду из двух десятков нанизанных на стальную проволоку свеклин. Пытаясь удержать гирлянду, я схватил за одну из них, скользкий овощ выскользнул из рук, вся гирлянда оказалась в лотке, была немедленно подхвачена струей воды и затянута под нависающую громаду кагаты. Через несколько секунд вода вздыбилась и начала заполнять выработанное пространство кагаты.
Все произошло очень быстро. Мои женщины стояли с открытыми глазами, еще не понимая трагедии случившегося. Я бросился к вентилю подачи воды и перекрыл его. Поступление воды прекратилось, ее уровень в лотке начал медленно понижаться. С нижнего конца кагаты донеслись крики: «Воды нет!»; работа там, конечно, тоже остановилась.
Скоро остановится весь завод. Для меня это будет похлеще внеурочного гудка. Я начал медленно стаскивать с себя фуфайку, напряженно решая задачу: далеко ли успела вода затянуть проклятую гирлянду, смогу ли я достать ее? Судя по малому времени остановки потока – она должна быть близко…
Вода со скользкой свеклой заполняла уже только треть лотка. Я лег на дно лотка, наполовину погрузившись в воду. Вода была не очень холодной: ее подогревали перед подачей в кагаты, Конечно – не для моего удобства, а чтобы не замерзла. Отгребая руками и ногами скользкую свеклу, упираясь головой в плашки, я вползал в темень лотка все дальше и дальше. «Надо было все-таки привязать к ногам веревку», – подумал я. Такое предложение было, не было веревки и времени на ее поиски. «А что если гирлянду унесло на половину длины кагаты?» – думал я, продолжая вползать в щель лотка.
Наконец я нащупал руками проволоку и хотел с облегчением вздохнуть. С ужасом понял, что дышать стало очень трудно: вместо воздуха был только дурманящий аромат полугнилой свеклы. Я схватил одной рукой проволоку и попытался двинуться «задним ходом». Зажатая свеклой проволока не поддавалась, кроме того, мне не от чего было оттолкнуться: скользкая свекла просто скользила по мокрому лотку. Вертикальные стенки лотка, почти зажавшие меня, были совершенно гладкие и скользкие.
