Судебные заседания проводились в одном из правительственных зданий Нью-Йорка, в котором располагалась штаб-квартира второго армейского командования. Меня привозили туда в закрытом автомобиле. В наручниках. Билли доставляли на другой машине, так как соблюдался принцип нашей изоляции друг от друга. Мы были не против, поскольку между нами давно уже пролегла полоса отчуждения.
Только теперь я заметил репортеров. Они не знали ничего по существу дела, но приготовления к судебному процессу от них не укрылись. С фотоаппаратами и телекамерами они пытались прорваться сквозь кордон военной полиции, но безуспешно.
Как только я вошел в здание, наручники с меня были сняты: перед судьями я должен был появиться как свободный гражданин. В коридорах было очень чисто. Да и само здание, недавно построенное, не выглядело мрачным. Зал заседаний находился на первом этаже. Он был не слишком большой, так что свободных мест там не осталось. Публика в основном состояла из морских и армейских офицеров. Их присутствие здесь было вполне объяснимо: ведь армия и флот пытались переложить друг на друга вину за мою прошедшую столь удачно высадку с подводной лодки. Среди многих свидетелей, приглашенных на судебное заседание, находились и старшие офицеры береговой охраны, выходившие для дачи показаний с сильно покрасневшими лицами.
В судебный зал впервые я был введен 6 февраля ровно в девять часов утра. По обе стороны от меня шествовали военные полицейские, подобранные из числа награжденных за боевые подвиги орденами и медалями (их присутствие объяснялось в значительной мере тем обстоятельством, что все американские суды стараются произвести наибольший эффект на общественность, разыгрывая самые настоящие представления). На столе председательствующего лежал огромный деревянный молоток. Над столом развевался американский национальный звездный флаг. С висевшего на стене портрета, заключенного в деревянную раму, на меня взирал безучастно президент Рузвельт.
Все сразу же уставились на меня. Я сел на скамью между своими защитниками, кивнувшими мне ободряюще. Через минуту в зал был введен Билли, встреченный публикой враждебно, с шушуканьем.
Перед началом заседания все, кто находился в зале — судьи, представители обвинения и защиты, присяжные заседатели и публика, — встали для принятия присяги о сохранении в тайне всех подробностей данного процесса.
Председательствующий, полковник Клинтон Херольд, бывший, как и все члены суда, в военной форме, взял деревянный молоток и трижды ударил им торжественно о крышку стола. Он был высокого роста, подтянут, несмотря на седые волосы, и имел здоровый цвет лица. Говорил он медленно, обдумывая каждое слово и исключительно четко выражая свои мысли. Смотрелся полковник не хуже любого кандидата в президенты, выступавшего по телевидению.
— Заседание считаю открытым! — объявил он.
Обвинитель, майор Керри, тут же вскочил со своего стула. Майор был небольшого роста, черноволосым, с бледным напряженным лицом и темными жесткими глазами. Он говорил отчетливо и убедительно. Естественно, армия выставила своего лучшего обвинителя.
Утром мой охранник сказал:
— Будьте осторожны с Керри: парень этот чертовски опасен.
С майором я уже встречался. Согласно протоколу, он должен был предъявить мне наедине обвинительное заключение в письменном виде и объявить о моем предании суду. А выслушать его я должен был как свободный гражданин. Поэтому наручники с меня были сняты. Мне бросилось тогда в глаза, что он держал свою правую руку за спиной. Я решил, что после ранения на фронте у него выработалась привычка прятать задетую пулей руку. Позже, однако, узнал, что в руке у него был снятый с предохранителя пистолет. Поскольку в обвинительном заключении говорилось обо мне как о весьма опасном немецком шпионе, он посчитал такую меру предосторожности нелишней…
— Если высокий суд не возражает, — начал Керри, явно играя на публику, — то я приступлю к изложению обвинения. Дело называется «Соединенные Штаты Америки против Эриха Гимпеля и Уильяма Колпоу».
— Мы слушаем вас! — произнес председательствующий.
Майор принял картинную позу, голос его зазвучал на более высоких нотах. Сразу было видно, что этот человек уже сотни раз стоял перед судом. Я же впервые оказался на скамье подсудимых и страшился не только приговора, но и самого судебного процесса.
Я внимательно рассматривал членов суда, переводя взгляд с одного на другого и ощущая при этом, что между ними и мной находится невидимая, но непреодолимая преграда.
— Заключенные Эрих Гимпель и Уильям Колпоу, — продолжил Керри, — являясь врагами Соединенных Штатов и действуя по заданию руководства Германской империи, ведущей с нами войну, в ноябре 1944 года проникли в штатском и тайно сквозь американскую береговую охрану на территорию США с целью шпионажа в нашей стране и осуществления других видов подрывной деятельности. Обвинение готово представить необходимые доказательства.
Произнеся это, Керри не спеша сел на свое место, откинулся на спинку стула и стал перелистывать документы и записи, демонстрируя явную скуку. Председательствующий посмотрел на него. Обвинитель снова встал, сделал несколько шагов в мою сторону и, глядя на меня, повысил голос:
— Сейчас я задаю вопрос обвиняемому Эриху Гимпелю, признает ли он себя виновным?
Я встал, но один из моих защитников, майор Хейни, вмешался и сказал, обращаясь к председательствующему:
— Перед началом судебного процесса я как защитник мистера Гимпеля хотел бы сделать одно заявление.
— Пожалуйста, — разрешил тот.
Хейни выдержал небольшую паузу, затем произнес:
— Высокий суд, вы рассматриваете здесь дело двух человек, один из которых — немец, а другой — американец. Германия и Америка, будучи заклятыми врагами, находятся в состоянии войны друг с другом. Защита придерживается мнения, что негоже судить вместе предателя своей страны Колпоу и немецкого патриота. Каждому в этом зале известно, что Колпоу — самый презренный из американцев, когда-либо представавших перед судом. Защита опасается, что справедливое возмущение в отношении поступка Колпоу может автоматически перенестись на нашего подзащитного, на деяния которого следует смотреть другими глазами.
Председательствующий прервал его:
— Следовательно, вы хотите, чтобы мы вели расследование двух различных дел?
— Именно это я имел в виду, — ответил Хейни. Кёрри тут же попытался отклонить предложение
Хейни, приводя различные юридические аргументы. Члены суда явно колебались. Разразилась ожесточенная юридическая перепалка, длившаяся целых два часа. Половину из сказанного я так и не понял. Мои защитники утверждали, что в результате раздельного рассмотрения двух дел — моего и Колпоу — вместо того, чтобы смешивать их, судебный процесс намного упростится, обвинение же говорило об обратном. В заключение судейская коллегия удалилась на час на совещание…
