Куликов был строгим режиссером и администратором. Об этом свидетельствует его собственный рассказ о том, как он разобрал однажды жалобу своей жены Варвары Александровны [24] на одного из закулисных сторожей.
Дело происходило в Александринском театре. Был отдан Куликовым приказ, чтобы во время спектакля никто не смел стоять в кулисах, в особенности первых. Варвара Александровна, забывшая это запрещение, явилась на какое-то выдающееся представление, когда театр был переполнен публикой, и заняла место близ портала. Как нарочно, дежурил новый сторож, совершенно не знавший Куликовой. Он подошел к пей и попросил ее уйти. Та смерила его строгим взглядом и спокойно осталась на занятом ею месте. Сторож настоятельнее стал требовать удаления и пригрозил жалобой.
— Отстань ты от меня! — крикнула, наконец, Варвара Александровна. — Я пожалуюсь на тебя…
— Жалуйтесь сколько вам угодно…
— Да разве ты, глупый человек, не знаешь меня?
— И знать не должно!.. Уйдите подобру-поздорову, без греха: вот вам и весь сказ.
— Я жена главного режиссера, и до меня запрещения не касаются.
— Не могу знать! Мне все единственно… Мне велено не допущать — ну, я и не допущаю… Пожалуйте вон!
Куликова вспылила и бросилась разыскивать мужа. Минут через пять она привела Николая Ивановича к этому исправному сторожу и, жалуясь на него, сказала:
— Сделай милость, объясни этому олуху, кто я… и внуши ему, как должен он обращаться со мной…
Куликов приблизился к дежурному и спокойно, что называется, «с чувством, с толком, с расстановкой», проговорил:
— Ты хорошенько заметь эту барыню… Это, братец, моя жена… И если в другой раз она будет стоять за кулисами, то ты, пожалуйста, ничего не смей ей говорить… а просто возьми под ручку, да и выведи… Да не забудь прибавить, что торчать за кулисами запрещено всем без исключения…
Куликов в молодости отличался ловкостью, находчивостью и увертливостью. Однажды, во время его режиссерства, он в чем-то проштрафился по службе, и директор A. М. Гедеонов, сильно разгневанный, приказал вычесть из его жалованья пятьдесят рублей, что собственноручно и написал на докладе, поданном из конторы. Для объяснения этой резолюции Александр Михайлович велел пригласить Куликова в свою канцелярию, которая находилась рядом с его кабинетом. Когда Николай Иванович явился, Гедеонов вздумал поинтересоваться впечатлением, какое произведет его резолюция, и с этой целью тихонько подошел к двери и стал всматриваться в физиономию режиссера, который его, конечно, не замечал.
Куликову показали доклад, на котором красовалась пометка Гедеонова: «удержать из жалованья 50 рублей». Он со вниманием прочел это неприятное для него известие и с горячностью стал говорить чиновнику:
— Помилуйте… что это за новости… Я ровно ничем не провинился… Это несправедливо… Неверно…
Александр Михайлович, обладавший вспыльчивостью, мгновенно выскочил из кабинета и закричал на Куликова, совершенно не ожидавшего такого оборота дела:
— Что такое?.. Неверно?.. Как ты осмеливаешься говорить это про свое начальство?… Что несправедливо? Что неверно? Говори…
Куликов, смиренно показывая на бумагу, заметил:
— Извините, ваше высокопревосходительство… не извольте гневаться… а я сказал правду…
— Какую? В чем твоя правда? Отвечай!
— Я только сказал, что вы изволили неверно написать слово «удержать»… Оно у вас вышло через ять, а на самом-то деле это пишется через есть (е)…
Николай Иванович всегда был религиозным, верующим человеком. Накануне праздников и в самые праздники посещал церковные службы и подолгу выстаивал в храмах, не взирая на слабость ног. Однажды, это было уже в последние годы жизни, он слушал обедню в домовой церкви. Неподалеку от него стояли два молодых офицера, которые все время разговаривали и изредка смеялись. Такое непристойное их поведение ужасно сердило Николая Ивановича, который всячески выражал на это неудовольствие, но те не обращали на него внимания и продолжали свою веселую беседу. Наконец, Куликов не выдержал и, приблизясь к разговаривавшим, тихо заметил им:
— Какие вы храбрые!
— Что такое? — не без строгости переспросил один из них, уничтожающе осмотрев старика с головы до ног…
— Я говорю… какой вы храбрый! — повторил Куликов, глубоко вздохнув.
— Как вы смеете, — прошептал обидевшийся офицер. — Что вы хотите этим сказать?
— Ничего особенного… Дивлюсь только вашей храбрости… Вот вы даже Бога не боитесь: все время разговариваете…
Офицеры, конечно, замолчали.
Куликов был плодовитейшим водевилистом, и все его как оригинальные пьесы, так равно и переводные пользовались всегда хорошим успехом и до сих пор не сходят с репертуара. Особенно же популярны его: «Ворона в павлиньих перьях», «Весною», «Средство выгонять волокит», «Цыганские песни в лицах» и др. Последние создали славу известных опереточных артистов В. В. Зориной и А. Д. Давыдова, которые были и остались единственными, неподражаемыми исполнителями Стеши и Антипа. Помимо своей драматургической деятельности, Николай Иванович был также и превосходным либреттистом. Он не только переводил или сочинял, но даже сам подтекстовывал. Либретто опер «Марта» и «Жидовка» принадлежат ему. Он же, по заказу знаменитого композитора Антона Григорьевича Рубинштейна, написал слова для его оперы «Купец Калашников». Во время этой работы Рубинштейн часто посещал старика, так как последний по болезни не мог ездить к композитору. В один из таких деловых визитов познакомился и я с Антоном Григорьевичем, который после проверки слов по музыке всегда оставался у Николая Ивановича пить чай и «побеседовать».
Я познакомился с Куликовым во время его полнейшего бездействия. Претендуя за что-то на театральный мир, он дал себе зарок отстать совершенно от сцены даже сочинением пьес, которые, однако, давали ему изрядный доход, и действительно Николай Иванович долгое время не работал для театра, но, сойдясь со мной, переменил гнев на милость и вновь занялся сочинительством комедий, опереток и водевилей. Во время своих частых свиданий с ним, мне удалось примирить старика с любимой им сценой…
В молодости Куликов служил актером в Московском театре, но был далеко не выдающимся, хотя в роли Хлестакова, как говорили, был весьма не дурен. Сестры же его, Прасковья Ивановна Орлова и Александра Ивановна Шуберт[25], в свое время были известными актрисами, пользовавшимися громадным успехом.
Чувствуя ограниченность своих актерских способностей, Николай Иванович впоследствии перешел на Петербургскую сцену, где и занимал долгое время место главного режиссера.
