Четверг, 31 мая 1945 года.
Сегодня мое независимое голодное существование началось в квартире под крышей. Я верю, мои обжорства вперед у вдовы происходили из инстинктивного предвидения. Я знала, что это не могло продолжаться бесконечно. Поэтому в меня так много влезало. Теперь этого у меня нет. Такой жесткий переход от благополучия к - почти ничему. У меня нет запасов. До сих пор не было почти никакого распределения. Только хлеб, который мы получаем пунктуально. Для меня 300 граммов в день, 6 серых ржаных булочек, которые я легко съедаю на завтрак. Я могла взять сегодня хлеба 1000 грамма. Сложила крест пальцами как при молитве. Хлеб наш насущный дождь нам днесь. Я отметила 3 дневных нормы на корешках корку. Жира топленого сегодня не было. Сухой картофель и остаток гороховой муки, это мне от вдовы в мой бюджет, что она дала с собой, хватило мне на 2 обеда. На вечер ничто лучше кроме крапивы. Я слабею. Теперь, когда я это пишу, у меня чувство, как будто бы моя голова - это воздушный шар, который может улететь. И если я наклоняюсь, то у меня появляется головокружение. Переход слишком резок. Все же я радуюсь, что у меня были несколько жирных недель. От них еще сила остается во мне. Рано или поздно они начнут распределение. На русского кормильца я больше не могу полагаться. Все проходит.
Сидела сегодня весь день в мансардной квартире. Целый день полного молчания и изолированности, впервые за многое время. При этом я обнаружила, что исчез радиоприемник владельца квартиры. На месте, где он был, видны следы рук в извести; правильные отпечатки пальцев. Материал для Шерлока Холмса. Я сделала вывод, что господа кровельщики здесь поживились, и решила вернуть. Я нашла их адрес у экономки нашего исчезнувшего в Западной Германии владельца дома. Экономка заправляет вместо него, как управляющая и принимает в кассу теперь плату за июнь. Майская плата отменяются официально - месяц май 1945 не считается как проживание.
Пятница, 1 июня 1945 года.
Из балконных ящиков появляется кудрявый купырь, вьется лиственный огуречник. Я радуюсь утром маленькой зеленой жизни. На завтрак были 3 ломтика хлеба, намазала клейстером, который я смешала сама из сухих дрожжей и воды. Нищета правит.
Все же я решилась на большой поход, на этот раз за Штеглиц, к молодому секретарю из моей бывшей фирмы.
Берлин чистит себя. Дети выглядят снова вымытыми. Всюду видны семейные караваны ручных тележек – беглецы из окрестностей Берлина, которые стремятся домой. И тут и там у стен и фонарных столбов клеятся листки, которые силезцы и Восточная Пруссия призываются к сборным транспортировки на родину. В направлении запада должно быть попасть труднее, Эльба еще непроходима. Там встретились русские и янки, там они празднуют, как сообщалось по радио, все еще свое братание.
По дороге я проходила мимо длинных женских цепей, в синем и сером они тянулись через горы обломков. Ведра путешествовали из руки к руке. Возвращение во времена пирамид, только что, мы не строим, а разбираем.
Дом еще стоял, однако, выглядел сильно разбитым. В квартире огненные следы и трещины на стене. Обои висят в лоскутьях; все же, в маленькой комнате Хильды цветы в вазах. Я говорила, потому что Хильда странно молчала, пыталась ее рассмешить. До тех пор пока она сама не начинала говорить. Потом я поняла.
Хильда была в темно-синей одежде, так как у нее нет черного. 26 апреля она потеряла ее единственного брата. В то время как мать и сестра оставались в подвале, он пошел вверх на улицу, чтобы выяснить положение. Осколок гранаты раскроил ему висок. Немцы ограбили мертвеца. Другие занесли раздетый труп в близкую подворотню. Лишь на 2 дня позже Хильда, которая искала его всюду, нашла там брата. Мать и дочь увезли его на ручной тележке к народному парку, вырыли неглубокую могилу лопатой и уложили его, закутав 17-летнего вовнутрь его плаща. Там он еще лежит. Как раз мать пошла принести сирень на могилу.
От русских ни мать, ни дочь не пострадали. Высота 4 этажей до ее квартиры их защищали; кроме того, перила лестницы у третьего этажа были разбиты, они не полагали, что выше еще кто-то проживает. Хильда сообщила, что у них в подвале в спешке изнасиловали разросшуюся девочку двенадцати лет. К счастью, врач был недалеко, и оказал помощь. Другой женщине в доме пронесшийся с шумом русский оставил грязный носовой платок, в котором были завернуты всяческие ювелирные изделия, с золотым запасом баснословной стоимости про который теперь в доме ходят самые невероятные слухи.
Хильда рассказывает все это очень неподвижно. Лицо осунулось и выглядит как обожженное. На ней печать времени.
По дороге домой я навестила мою подругу Гизелу. У нее по прежнему живут 2 покинутых бреславских экс студентки. 3 грязных девочки; они провели сегодня утром несколько часов в женской цепи у обломков. Белокурая Герта лежала с покрасневшей головой на диване. Врач, который живет рядом, диагностировал воспаление яичника. Кроме того, Герта беременна с высокой вероятностью. Он вломился утром с небольшим количеством сухого хлеба. Монгол, который вскрыл ее, сделал это четыре раза.
К полудню у 3 женщин был жидкий мучной суп. Я присоединилась, чтобы не обижать их. У меня тоже был дикий голод. Гизела накрошила крапивы внутрь, которая дико растет на балконных ящиках.
Домой, и вверх в мою мансардную квартиру. Картина по дороге: черный гроб, сильно пахнущий смолой, закрепленный по-походному на ручной тележке. Мужчина и женщина разговаривали; ребенок сидел сверху. Другая картина: городской мусоровоз. 6 гробов на нем; один служил кучерам скамейкой. Они завтракали на ходу, открыли пивную бутылку и подносили по очереди ко рту.
Суббота, 2 июня 1945 года.
Я посетила одного из кровельщиков и объяснила решительно у двери, что я пришла забирать свой радиоприемник, который исчез из моей мансардной квартиры. Сначала мужчина сделал недоуменный вид: он ничего не знал об аппарате, я должно быть ошибаюсь.
Я сыграла грязно: предъявила ему старый листок из ратуши, на которой было написано, что я выделена местному коменданту как переводчица, и заявила, что в любое время русские находятся в моем распоряжении для возможного обыска. После чего мужчина все вспомнил немедленно: ах да, это могло быть что коллега, впрочем, он живет здесь в том же самом доме, взял аппарат с собой, что бы его починить. Он велел мне ждать, пошел по лестнице выше и возвратился через 3 минуты позже с ним, упакованным, да еще и перевязанным аппаратом. Они взяли даже упаковочную бумагу, как я убедилась, из мансардной квартиры.
Власть как давление. Я симулировала власть с помощью бумаги. Трюк сработал немедленно. Я убеждена, что иначе я не получила бы обратно свое радио. Все же липкое чувство оставалось. Но, вероятно, большинство жизненных механизмов работают с помощью таких трюков - браки, фирмы, государства, армии.
