А затем Патриция сказала: «Давай присядем, мой дорогой». И подвела меня к небольшой деревянной скамейке, чуть в стороне от пешеходной дорожки. Подойдя к ней, мы расцепили руки, и Патриция села рядом со мной.
– Я люблю тебя, как сына, Джордан, и я делаю это только для того, чтобы тебе помочь – а вовсе не ради денег. Когда ты станешь постарше, ты поймешь одну вещь: от денег больше проблем, чем пользы, – и Патриция пожала плечами. – Не пойми меня превратно, мой дорогой. Я вовсе не старая дура, выжившая из ума и живущая в каком-то сказочном мире, где деньги ничего не значат. Нет, я знаю им цену. Я пережила разруху Второй мировой войны, и я знаю не понаслышке, что это такое – не знать, будет ли у тебя еда. Мы, те, кто помнит то время, не уверены ни в чем. Нацистские бомбардировщики превратили тогда пол-Лондона в черепки и осколки, и мы не знали, что будет дальше. Но мы жили надеждой и чувством долга – мы должны были возродить нашу страну. Именно тогда я встретила Тедди. Он служил в ВВС, он был летчиком-испытателем. Он и вправду был очень лихой. И одним из первых сел на «Харриер» – первый самолет с вертикальным взлетом. У него даже прозвище было – Летающая Тумба, – Патриция грустно улыбнулась.
Я облокотился на спинку скамейки и с нежностью положил свою руку ей на плечо.
Более бодрым тоном Патриция продолжила:
– В общем, я хочу сказать только, что Тедди был из тех людей, кто руководствуется чувством долга. Быть может, даже сверх меры. И в конце концов это чувство одолело его. Чем выше он поднимался, тем труднее ему становилось найти свое место в жизни. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я медленно кивнул. Сравнение было не слишком удачным, но я понял, что Патриция ведет речь о том, как опасна погоня за тем, что общественное мнение считает успехом. Они с Тедди давно были в разводе.
Патриция продолжала:
– Иногда я спрашиваю себя, не позволишь ли ты деньгам взять верх над собой. Я знаю, мой дорогой, что ты используешь деньги для контроля над людьми, и в этом нет ничего плохого. Так устроен мир, и ты не становишься хуже от того, что пытаешься заставить вещи служить тебе на пользу. Но я боюсь, что ты позволишь деньгам контролировать и себя самого. А это уже неправильно. Деньги – это инструмент, мой мальчик, а не строительный материал. Они могут помочь тебе завести знакомства, но не приведут к тебе настоящих друзей. И ты сможешь купить за деньги праздность, но не спокойствие и мир в душе. Конечно, ты понимаешь, что я тебя не осуждаю. Это последнее, что я стала бы делать. Совершенных людей нет; каждый из нас одержим своими демонами. Богу ведомо, сколько их у меня самой.
Но вернемся к делу, которое ты завариваешь. Я хочу, чтобы ты знал: я обеими руками «за»! Все это меня ужасно интригует. Я чувствую себя персонажем Яна Флеминга. Весь этот международный финансовый бизнес просто пропитан авантюрным духом. А когда ты дорастешь до моего возраста, ты поймешь, что авантюры только молодят человека.
Я улыбнулся и позволил себе легкий смешок.
– Догадываюсь, Патриция. Что до авантюрности, то повторюсь: всегда существует пусть и малая, но вероятность того, что может возникнуть какая-нибудь проблема. И авантюра может оказаться чуть болееавантюрной, чем мог бы вообразить себе старина Флеминг. И будет это не в романе, а в реальной жизни. Однажды Скотланд-Ярд постучится в твою дверь с ордером на обыск.
Я посмотрел ей прямо в глаза и сказал предельно серьезным тоном:
– Но я клянусь тебе, Патриция: если до этого когда-либо дойдет, я окажусь рядом в две секунды и заявлю, что ты даже понятия не имела, что за всем этим скрывается. Скажу, что упросил тебя пойти в банк и предъявить им свой паспорт и убедил тебя, что ничего дурного в этом нет.
Когда я произносил те слова, я был уверен, что это – правда. Да ни один юрист никогда бы не и поверил, что эта достойная пожилая дама могла бы принимать участие в международной афере по отмыванию денег. Это казалось просто немыслимым.
Патриция улыбнулась:
– Я знаю это, мой дорогой. Тем более, будет возможность немного побаловать моих внучат. Тогда, быть может, они даже почувствуют, что обязаны навестить бабушку, раз уж она сидит в тюрьме, куда полицейские увезли ее. Подумать только, их бабушка – мошенница международного класса, забавно, не правда ли, мой дорогой? – и на этих словах Патриция залилась сиплым смехом.
Я засмеялся вместе с ней, но внутри у меня все похолодело. Есть вещи, с которыми шутить просто нельзя; иначе накликаешь беду. Это все равно что плевать в лицо госпоже Удаче. Если заниматься этим достаточно долго, то она в конечном итоге плюнет в ответ. И этот плевок размажет тебя по стенке.
Но откуда это было знать тетке Патриции? За всю свою жизнь она ни разу не нарушала закон – пока не повстречала Волка с Уолл-стрит! Неужели я в самом деле такой ужасный человек, что готов был развратить шестидесятипятилетнюю бабулю ради правдоподобного алиби?
Ладно, у каждой палки два конца, у любых весов две чаши. И на одной чаше покоились все очевидные минусы этой затеи: я ввожу в соблазн даму преклонного возраста; я приобщаю ее к образу жизни, который ей совершенно чужд; я заставляю ее рисковать репутацией и даже свободой; и, возможно, я подвергаю риску и ее здоровье – как бы она не заработала инсульт или какое-нибудь нервное расстройство, если дела пойдут скверно.
Но на другой чаше весов – обеспеченная жизнь! Пусть Патриция не нуждалась в богатстве и никогда не искала его – это же вовсе не значит, что богатство не пойдет ей на пользу! Пойдет, и еще как! Имея лишние средства, она смогла бы провести осень своей жизни в роскоши. И если бы она, не дай бог, заболела, то смогла бы получать лучшую медицинскую помощь и лечиться у самых дорогих врачей. Я нисколько не сомневался в том, что вся эта британская эгалитарная утопия социальной медицины была полной чушью, бредом сивой кобылы. У них наверняка есть особоемедицинское обслуживание для тех, у кого завалялась в кармане пара лишних миллионов фунтов. Ну и кроме того, англичане, быть может, и не такие алчные засранцы, как американцы, но и коммунистами их тоже не назовешь. А социальная медицина – настоящая социальная медицина – это же, как всем известно, выдумка «красных».
Были и другие плюсы, и все они вместе явно склоняли чаши весов в пользу того, чтобы очаровательная тетушка Патриция вступила в ряды подпольной армии международных банковских мошенников. Сама же Патриция утверждала, что одно только волнительное чувство принадлежности к кругу искушенных подставных заменит ей любой эликсир молодости на несколько ближайших лет! До чего же это была приятная мысль! Да и, собственно говоря, каковы были шансы угодить в беду? Почти нулевые, думал я. А то и меньше.
