недоумевал, злился.… Потом он будто очнулся и стал ругаться.
— What’s happened, МС?
— Where is it… where… where the mountains?
— No mountains here, this is valley.
— Kiakarega? No possible! [145]
ЭмСи не представлял себе мир без Гималаев. Он хлопал глазами, потирал их кулаками, щурился; его глаза не привыкли видеть такого открытого и плоского пространства.
Как только въехали в Дели и автобус остановился, я схватил вещи и зацапал одинокого моторикшу. Вслед за туристами, встав на твердую землю, и сделав «потягушечки», сладко зевнув, вышел ЭмСи. Мы погрузились в повозку и поехали к Пахарганжу, где должны были встретиться с Ишем. Всю дорогу ЭмСи смотрел по сторонам и морщился — Дели ему не понравился. Утренняя прохлада еще сдерживала делийское пекло, но ЭмСи уже успел заметить:
— Bencho! Very bad air… no so good — too much smoke! [146]
Когда моторикша уперся в кишащий народом Пахаргандж, ЭмСи совсем скис, хоть и делал вид, что доволен, было заметно, что ему тут неловко и неуютно, единственное, что еще зажигало искры в его взгляде — это удивление и любопытство.
Не успели мы вытащить рюкзак из повозки, как ЭмСи расплылся в улыбке и стал показывать рукой на толпу туристов, среди которых я тут же заметил Иша, который сонными глазами смотрел по сторонам, стоя на противоположной стороне Main Bazara, в трех метрах от нас, и никак не хотел замечать наши персоны. Но как только ЭмСи затянул свое «Chotu paaaaagal!» и «Baralaaande!», Иш уставился сначала на ЭмСи, потом на меня, и кинулся нам в объятья. Мы сразу отвели ЭмСи в «Хари Раму», где взяли номер с кондиционером, я боялся, что без него ЭмСи просто не выдержит и сбежит на ближайшем автобусе, не дождавшись самолета. В номере ЭмСи приободрился, забил чиллам и потребовал пива. Все пять часов он, как и Арсений в начале нашего путешествия, просидел в номере, ограничившись посещением обувной лавки, где ничего не купил и, издеваясь над продавцом, ходил между рядами с туфлями, приговаривая: «O, Indian quality — bencho! Bad design, baya!» [147].
В аэропорту ЭмСи вел себя так же, как на автовокзале Манали, улыбался всем и вся, восхищался устройством для взвешивания ручной клади и вереницами багажных дорожек, которые везли его рюкзак. Переживали только я и Иш, потому что в отеле мы все-таки обнаружили и изъяли у него тщательно запрятанные, не подлежащие перевозу вещества, но полной уверенности в том, что он не везет с собой еще пару толл, у меня не было, а Иш был в этом даже уверен. Местные полицейские не столь придирчивы, как домодедовские таможенники, но все же они располагают в своем арсенале турникетами-сканерами и парой спаниелей, которые, хоть и страдают от жары, но иногда исполняют свои обязанности ищеек. Я вздохнул только тогда, когда ЭмСи, проходя через сканер и задрав руки вверх, словно военнопленный, заорал на весь зал бородатому сикху в пагонах: «Nothing! Nothing, my friend!» [148].
Бодрый настрой ЭмСи улетучился сразу, как только он увидел самолет и услышал гул турбин. «This fly?» [149] — спросил он, но, не дождавшись ответа, вскочил на трап и побежал в салон за Ишэм, я сунул билеты в руки стюарда и погнался за ними. В самолете ЭмСи успокоился и развлекался кнопочками вызова стюардесс, индивидуального обдувателя и инструкцией на случай ЧП. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, ЭмСи отвлекался на стюардесс, отпуская похабные шуточки, но когда они попросили пристегнуть ремни и исчезли, ЭмСи снова растерялся.
Самолет набирал скорость, я помог ЭмСи застегнуть ремень, с которым он никак не мог совладать, затем он, бледнея, спросил: «What is happening?» [150]. Я не удержался и сказал, что сейчас «очень-очень сильно разгонимся, что аж лицо будет похоже на голову Ганеши». ЭмСи ничего не ответил, но так схватил меня за руку, что я чуть ее не лишился.
Спустя пару часов, во время которых ЭмСи восхищался тем, что летит выше самих облаков, и что это в пять раз выше Ротанга, самолет приземлился в Даболиме. Мы откупорили бутылку виски, запрыгнули в такси. «Welcome to Goa, MC! [151] — поздравил я его, на что он ответил: «Yes, baya, in Goa. But strange air here — like in bathroom with very hot water!» [152].
Подъезжая к мосту через залив возле Панаджи, я попросил Иша закрыть ЭмСи глаза, дабы он раньше времени не смог оценить тот объем воды, который ему предстоит увидеть завтра.
* * *
Проснувшись, отправились к океану через пальмовую рощу. ЭмСи разглядывал верхушки пальм, ему не нравился здешний климат, но он радовался песку, который щекотал его пятки. До океана оставалось всего пятьдесят метров, но его не было видно из-за песчаной дюны перед пляжем. Я закрыл ему глаза и велел следовать за нами. Когда мы вышли на песчаный холм, откуда были видны пляж и море, и где впервые с Арснием напились рома, я отпустил руку, и ЭмСи открыл глаза.
ЭмСи задыхался, хватал воздух ртом, пытался улыбнуться, что-то сказать, с широко открытыми глазами он не моргал, только изредка медленно опускал и поднимал веки и — смотрел.
Я не знаю, что он видел в этот момент, но ему можно было завидовать — он был встревожен, озадачен и счастлив. Не знаю, о чем он думал, но когда ЭмСи очнулся и сделал первый шаг, он только и сказал:
— Beautiful, baya! Ocean!!! [153]
* * *
И все же в Гоа ЭмСи казался потерянным! Вокруг все было непривычно, и даже местные индусы спрашивали, из какой страны он приехал. ЭмСи отвечал, что он мексиканец, гордо вздергивая подбородок, выставляя напоказ аккуратную эспаньолку, над коей долго трудился после утреннего чиллама. Постоянное употребление манальского жаргона и словечек, рожденных в разговорах с итальянцами, японцами, французами и проч. впрямь обличало в нем гражданина незнакомого государства. А царские манеры и повелительное обращение было столь убедительным, что гоанцы все как один велись на его легенду.
ЭмСи не привык много передвигаться, и постоянные поездки на мотоциклах в Чапору, Анджуну, Калангут и т. д. его бесконечно утомляли, и вскоре мы стали ограничиваться Арамболем.
Просыпался ЭмСи рано, около шести, и отправлялся на пляж, где в это время кроме рыбаков не было ни души. Неспешно прогуливаясь вдоль линии прибоя, он пытался понять и разгадать смысл всего, что он видел. Глядя на рыбацкие лодки, дрейфующие неподалеку, ЭмСи застенчиво спрашивал, почему они
