31 мая.
Мокринская рассказывала, что цесаревич ведет очень несерьезную жизнь, что про это говорят все в Петербурге. Говорила она также, что цесаревич не желает царствовать, не желает жениться, что любимец царя — третий сын, Михаил, что Георгия царь тоже не любит, что у царя ужасный характер, что оба старших брата дружно не живут, друг друга не любят.
14 сентября.
Датская королева хотела устроить свадьбу наследника на Алисе Гессенской, но цесаревич не захотел, так как она на целую голову выше наследника. В Копенгагене говорили про союз между цесаревичем и дочерью графа Парижского, которые ожидались туда, но Парижский приехал один с сыном, дочь не привез. Дом, выстроенный царем в парке Фриденсборга, напоминает новодеревенский трактир.
22 сентября.
Сегодня Валь говорил, что цесаревич тяготится жизнью в Дании, что королева датская хотела его женить на Гессенской, но он наотрез отказался, что было поводом к бурной сцене между отцом и сыном. У царя заболела голова, пошла кровь носом, и он три дня пролежал в постели. Валь слышал из верных источников, что цесаревич не хочет царствовать, отказывается и будто царь уже наметил Михаила себе преемником, так как царица и он Георгием не довольны за его женскую связь. Цесаревич был влюблен в сестру Вильгельма Маргариту, но ему на ней не позволили жениться и выдали ее за греческого.
10 октября.
Рассказывал сегодня В. А. Иванов, как летом, во время приезда царя в Либаву, когда Кривошеин и строитель Либавского порта обедали на «Полярной звезде» и после обеда все были приглашены на палубу, царь был со всеми любезен, кроме Кривошеина, которого спросил: «Вы опять купили имение?» Тот замялся. Тогда царь сказал: «Говорите же, когда я вас спрашиваю». Получивши ответ «да», царь сказал: «Это стыдно», — и отошел. И все-таки Кривошеин сидит.
27 октября.
Тобизен говорил, что, когда царь решил послать эскадру во Францию, он приказал дать себе список контр-адмиралов, которые хорошо говорят по-французски и которые хуже. Список говорящих похуже царь снова вернул, чтобы написано было, кто говорит по-французски хуже всех. Оказалось — Авелан. Он и был послан, чтобы меньше там болтал.
9 ноября.
Вчера Комаров говорил, что инженер Буланжье, которому решено Кабинетом предоставить устройство железного завода на землях Кабинета, прямо ему рассказывал, что Воронцов лично ему сказал, что он землю ему даст, но что ему придется давать взятки в Министерствах путей сообщения и финансов. И это говорил министр двора! Буланжье весной сам рассказывал Е. В. свой разговор с Колышко, который ему сказал, что он должен ему дать une somme de…[51] для передачи Мещерскому и Кривошеину. Понятно, что Колышко, если бы получил, оставил бы деньги себе. Совесть у теперешних лиц, у власти стоящих, очень эластична, и они входят с ней в соглашение.
21 ноября.
Н. П. Петров сказал, что анархистские проявления в Европе дают себя чувствовать здесь, но сильных вожаков здесь нет. Аресты и обыски ежедневные. В Твери на днях арестовано 8 человек. Все больше действует пропаганда из Англии. Петров говорил, что есть угрозы царю, Гурко, Апухтину (варшавскому), но Дурново не трогают.
22 ноября.
Про помощника Бухарина, Головина, рассказал Вишняков, что Грейг, в бытность свою контролером, влюбился в его жену и дал ему место в 6 тыс. руб., чтобы жену не знал и на службу не ходил… Когда Грейга сделали министром финансов, он сделал Головина правителем своей секретной канцелярии на тех же условиях. Бунге, который заместил Грейга и которого Грейг избрал, из благодарности продолжал держать Головина. Но когда Вышнеградский его заместил, он нашел излишним держать Головина и внес в Комитет министров предложение дать пенсию Головину, сказав при этом, что Бунге и он, ввиду своих лет, в услугах, в каких нуждался Грейг, надобности не имеют, но он, чтобы воздать благодарность Головину за его поступок, предлагает ему назначить пенсию. Пенсия тут же, ввиду исключительности случая, и была назначена.
23 ноября.
Рассказывал Бутовский, как безобразно ведется дело прокурорского надзора и судебное в губерниях Тобольской и Томской, где он производил ревизию. Например, земский заседатель Евреинов на вопрос, есть ли у него старые дела, дал характерный ответ: «Очень старых нет, лет по семи». При ревизии оказывались дела начавшиеся 8, 10, 15 и 17 лет назад и остававшиеся без всякого движения. В Тобольской губ. оказалось 12 тыс. неоконченных дел. в Томской же губ. следственная часть немного лучше — всего только 4900 дел. При ревизии попадались такие дела: «О лае собак на его превосходительство томского губернатора» и проч.
16 декабря.
Берг рассказал про Плевако, что он издавал одно время журнал «Жизнь», который отличался безграмотностью и бездарностью. Плевако у одного квазилитератора купил для своего журнала «Пиковую даму» Пушкина за 400 руб. и, не узнав в ней сочинение незабвенного Пушкина, переправил ее, сократил и напечатал в своем журнале с другой подписью.
29 декабря.
Верховский возмущен новыми лицами, которые орудуют теперь в Министерстве путей сообщения, говорил, что Столпаков — темная личность, который сделал свою карьеру прислуживанием у Гинцбурга, попал через него в Нижегородско-Самарский банк, проделал там что-то дурное, попросили его удалиться, но он, также прислуживанием, попал на другое место и так всюду печальную по себе оставлял память. Про Бухарина и говорить нечего — у него с совестью иной разговор, чем бывает у всех честных людей.
Вчера долго беседовали насчет судьбы России, которая вверена теперь в очень сомнительные руки; во главе такой важной административной отрасли, как суд, поставлен человек бесспорно умный, правда, но известный карьерист, у которого черное часто является белым и наоборот, смотря куда ветер дует, где ему выгоднее. О его семейной жизни и говорить нечего. Безродная нам говорила, что его вторая жена бросила его оттого, что он ее сводил с Демидовым Сан-Донато. Муж ей из-за этого сделался так противен, что она бежала к Демидову, с которым и оставалась до самой его смерти. Муравьев же в третий раз женился на своей первой жене, что по закону не дозволено, но он сумел обойти закон.
2 января.
Долго сидел Суворин. Рассказал, что царь так выразился про своих министров: «Когда Дурново мне докладывает, я все понимаю, а он ничего не понимает; когда Витте — я не понимаю, но зато он все понимает, а когда Кривошеин — ни он, ни я — мы ничего не понимаем».
