Ноябрь 1727 года. Девятнадцатилетний Иван едет с двумя приказчиками в Малиновую засеку, на Судаковские рвы, где копали руду работники его дяди Никиты Никитича. Приехав, избивает одного из работников «дубьем смертно, безвинно: руки и ноги ему, Михаиле, перебили и голову до мозгу испроломали». Потерпевшего не решаются даже везти в Тулу для освидетельствования — «для осмотру и описи бою и ран» просят послать подьячего с солдатами «на те Судаковския Рвы»[381].
Да, Иван был, что называется, «не подарок», и это неудивительно, если вспомнить, у кого он брал уроки толерантности. Неудивительно и то, что отношения отца и сына, в равной мере драчливых и упрямых, мягко говоря, не сложились. Помощник из крутого парня не вытанцовывался. Напряженность нарастала.
Выстрел в Гончарной слободе и его эхо
После смерти комиссара Демидова его сыновья развивали свой бизнес независимо, друг о друга не спотыкаясь. Об этом позаботился отец, принявший необходимые превентивные меры. Этому же способствовала внутриклановая политика старшего из сыновей, беспокоившегося, конечно, прежде всего о собственных интересах, но готового ради них и на умеренные уступки. При закреплении имущества почившего родоначальника распри удалось избежать.
Равновесие было нарушено в 1728 году, в ночь на 14 мая, в третьем часу, когда средний из братьев, Григорий, был злодейски убит неизвестным лицом.
В тот же день в Тульскую провинциальную канцелярию поступило явочное челобитье за подписью Акинфия и Никиты. По их рассказу, брат ехал домой со своего завода на Тулице вдвоем с приказчиком, тульским посадским Александром Даниловым. Он был уже в Гончарной слободе, когда «незнаемо де кто, умысля воровски», застрелил его «из ружья з затылку в голову до смерти». Тело при свидетелях осмотрели. «И по осмотру явился он застрелен в затылок и значит, что фузейною пулею, и та пуля вылетела насквозь в лоб, и череп разбито до мозгу». Имя убийцы оставалось загадкой недолго. Через неделю, 21 мая, Акинфий и Никита новым прошением в провинциальную канцелярию, сославшись на казенных кузнецов Антона Гущина и Василия Салищева, публично его объявили. Стрелял, заявили они, сын Григория Иван[382].
Известие не показалось братьям невероятным. На молодого Демидова жаловались часто, не жалея бранных слов, а один из челобитчиков за пять месяцев до рокового выстрела пророчески назвал его «ведомым плутом, озорником и убийцей»[383].
Придерживаясь обычной процедуры, провинциальная канцелярия вынесла решение по поводу обращения и приступила к его исполнению. Ивана предварительно «распросили» (допросили), после чего приступили к «розыску» (допросу под пыткой). Иван в содеянном признался, все рассказал. Когда отец поехал с завода в Тулу, сын, взяв с собой работника Антона Гущина, отправился за ним следом. В городе, за Гончарной слободой, Иван приказал спутнику держать лошадей, а сам, взяв фузею, пошел той слободой «напереим». Выстрел прозвучал, когда отец находился в проулке близ двора Лукьяна Копылова. Иван действовал осознанно и мотив преступления от дознавателей не скрыл: застрелил «за то, что де помянутой отец ево хотел лишить ево, Ивана, от наследства движимого и недвижимого своего имения, а хотел де учинить в том имении наследницею дочь свою Анну»[384].
Розыск продолжился: по состоянию на конец октября провели две пытки, готовились к третьей. Поскольку никаких открытий она не сулила (картина была, в общем, ясная), пришло время решать, что делать с имуществом, оставшимся от покойного.
Хотя Григорий оказался в бизнесе наименее успешным из братьев, добра после него осталось немало: «…в Туле дворы и лавки, да в Тулском уезде в стану Старом Городище на речке Тулице на купленной земли железныя воденыя заводы и мельницы, дворы, и протчия всякия строении, и купленыя и по указом отданныя мастеровые, и работные и дворовые люди, и крестьяне, да в Олексинском уезде в Павшинском стану купленая деревня Сементино… с людьми и со крестьяны с пашенною землею и со всеми угодьи». Всему этому предстояло сменить собственника. Иван из списка наследников выпадал: по предварительному заключению занимавшейся им провинциальной канцелярии, он по указам и Уложению (глава 22, пункты 1 и 2) «за то пребеззаконное отцу своему умышленное убивство достоин смертной казни без всякие пощады»[385].
Кроме Ивана существовали и другие родственники. К ближайшим относились вдова Христина Борисовна, дочери Акулина (от первого брака, замужняя) и Анна (от второго, собиравшаяся замуж девица), мать Евдокия Федотовна и братья — Акинфий и Никита. Поскольку завещательного распоряжения не существовало[386] (не считая устно высказанного намерения, юридической силы не имевшего), следовало применить действующий порядок наследования по закону. Но законом, как вскоре выяснилось, можно было и поуправлять.
Первое время, месяца полтора-два, Акинфий и Никита подписывали касавшиеся завода обращения к властям вдвоем (как, например, в конце июня, когда неизвестные «воровские люди» украли деньги, хранившиеся в «скрыне» в заводском амбаре[387]). О наследнике они в подобных документах не упоминали, но ясно, что в случае различия во взглядах на этот ключевой вопрос общих обращений скорее всего не было бы. Судя по всему, первоначально по общему молчаливому согласию единственными наследницами считали себя вдова и младшая дочь. С утверждением себя в этом статусе они не спешили — лишь в октябре обратились в Берг-коллегию с просьбой закрепить имущество за ними юридически[388].
Но их надежды получить его без хлопот не оправдались. Неожиданно объявился сильный соперник — дядя Акинфий, соблазнившийся идеей побороться за имущество. Для начала, явочным порядком поставив на заводе своих приказчиков, он фактически его захватил.
Повод вмешаться в развитие событий предоставило ему следующее обстоятельство. У покойного брата был имущественный спор с соседом помещиком Михаилом Даниловым — тот обвинял Григория в завладении принадлежащей ему землей. Тульская провинциальная канцелярия, куда жаловался Данилов, потребовала от Григория предоставить документы на владение спорным участком. То ли таких документов не существовало, то ли Григорий не успел их предъявить, но после его смерти вопрос оставался нерешенным. Осмелевший Данилов предпринял ряд набегов на лишившийся хозяина Верхотулицкий завод. Одна из акций устрашения была совершена в августе. Данилов, приехав с людьми на завод, поймал там при доме дворовую девку Прасковью Алексееву и бил ее «смертным боем». Прочие Григорьевы люди, «убояся от него смертнаго убийства, все разбежались, и заводы, и дом все оставили пусто». Во избежание повторения событий следовало обеспечить охрану имущества и людей. Акинфий, воспользовавшись этим предлогом, не только пожаловался о произошедшем в провинциальную канцелярию (при этом назвав себя в прошении ближайшим наследником)[389], но и привел на завод своих представителей.
