«Нелегалов» мы, разумеется, растили не для работы в других социалистических странах. Упоминания, свидетельствующие о противоположном, не имеют, на мой взгляд, никакого логического обоснования.
Равно я не могу понять и заявления некоторых советских перебежчиков о том, что Первое главное управление использовало «нелегалов» в облике западных туристов для разжигания волнений и организации провокаций, например, в Венгрии в 1956 году или в Чехословакии в 1968-м. Я не возглавлял КГБ в те времена, но тем не менее не могу себе представить, зачем нам было бы столь глупым и легкомысленным образом рисковать людьми, на которых потрачено столько сил и средств.
Если, скажем, советский «нелегал» в облике неофашиста или судетского немца начнет организовывать провокации в Чехословакии, то он не может не понимать, что его будут фотографировать и снимки могут появиться в печати и в архивах секретных служб. Как бы потом он смог незаметно вернуться снова за тогдашний «железный занавес»? Кому захотелось бы ради провокаций, которые можно организовать двадцатью иными, более простыми способами, выбросить за борт годы напряженного труда?
Работа «нелегала» всегда связана с риском возможного провала, и каждая из противоборствующих сторон старается самортизировать последствия этого провала для своего агента. С этой целью часто практикуется обмен одних раскрытых агентов на других. Сама возможность такого обмена играет большую роль в поддержании морального духа разведчика: он знает, что его не оставят в беде, и это придает ему силы и уверенность при осуществлении той или иной операции.
На моей памяти произошло два таких обмена, драматическая история которых представляет несомненный интерес: обмен американского летчика-шпиона Пауэрса на нашего разведчика Абеля (Фишера) и обмен британского агента разведки Винна на советского разведчика Лонсдейла (Конона Молодого).
Полет американского самолета-шпиона пришелся на 1 Мая 1960 года. В то время, когда по Красной площади проходили колонны советских трудящихся, нервы работников разведывательных служб и высшего руководства страны были на пределе.
Тогда я был еще вторым секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Азербайджана. Как приглашенный гость и кандидат в члены ЦК КПСС смотрел на демонстрацию с трибуны рядом с Мавзолеем В.И.Ленина. В должности председателя КГБ мне пришлось позже решать вопросы, связанные с последствиями того дня.
Из сообщений агентурной сети и через ГРУ Кремль знал о том, что у американцев есть особые самолеты-шпионы, которые способны вести наблюдения за нашей территорией с высоты, труднодоступной для отечественных средств обороны. Хотя все это происходило уже после полета Гагарина и мы показали всему миру, что способны послать человека в космос, однако оружия, при помощи которого можно было бы сбить самолет-разведчик, такой, как американский У-2, у нас не было.
Самолеты У-2 «Локхид» были в свое время действительно вершиной разведки с воздуха. Именно благодаря им в США узнали о строительстве установок для ракет с ядерным зарядом на Кубе. Само их наличие свидетельствовало о том, что американцы знают о нас больше, чем мы до тех пор допускали. Летчики на У-2 следовали вдоль наших границ в Средней Азии, но вступить в воздушное пространство СССР поначалу не осмеливались.
Полет Френсиса Гарри Пауэрса именно 1 Мая 1960 года был исключением. Немного не хватило для того, чтобы он стал к тому же и успешным. Из Средней Азии Пауэрс долетел почти до Северного Ледовитого океана.
Самолет шел на высоте по тем временам фантастической — 20 километров при скорости 750 километров в час. Он был нашпигован электронной аппаратурой, способной отслеживать работу наших радарных установок.
Уже несколько часов военные следили за ним. Хрущев и министр обороны Малиновский непрерывно получали информацию о ходе событий. Они не знали, есть ли на борту самолета бомба или же он прилетел только с разведывательными целями. Более четырех часов подразделения войск противовоздушной обороны пытались сбить Пауэрса.
Истребители один за другим поднимались в небо, стараясь добраться до цели. И один за другим снова приземлялись на своих базах. Приблизиться к Пауэрсу не удавалось.
Одному нашему Су-9 удалось проскочить рядом с самолетом-нарушителем, но для повторной атаки не хватило горючего. Надежда была только на ракетчиков и на вылетевшие из Перми на перехват истребители МиГ-19.
Только где-то у Свердловска удача повернулась к нам лицом. Ракета С-75 отсекла плоскость и хвостовое оперение. Самолет потерял управление и стал разваливаться.
Как выяснилось позднее, летчик катапультироваться не мог, так как знал, что кресло заминировано. Ему удалось сдвинуть фонарь над кабиной самолета, выкарабкаться из нее и с силой оттолкнуться от фюзеляжа.
На земле он был арестован. Позже в Америке его упрекали за то, что он повел себя не как настоящий солдат. У него были средства покончить с жизнью и не попасть к нам в плен. Действительно, смертоносную ампулу-иглу он не использовал и в наши руки угодил целым и невредимым.
Так закончилась разведывательная американская операция «Оверфлайт». Пауэрс был осужден на десять лет и около двух лет отбывал наказание во Владимирской тюрьме.
В это же время Вильям Фишер, один из наших самых замечательных агентов-«нелегалов», находился в американской тюрьме. В 1957 году он был разоблачен (когда доставал информацию и пытался установить новые контакты с советской разведкой) и осужден на тридцать лет тюремного заключения. Однако этот провал объяснялся не особой бдительностью ФБР, американской разведки, а предательством одного из связных нашего агента.
В действительности Фишера звали Рудольф Иванович Абель.
Он родился в 1903 году в Англии в семье русского политэмигранта. В 1920-м семья вернулась в Ригу. Юношу, свободно владеющего несколькими европейскими языками, берут на службу в иностранный отдел ОГПУ, где он выполняет важные поручения по линии нелегальной разведки в разных странах. Это был очень интеллигентный человек, он хорошо рисовал и фотографировал. Его биография была словно создана для «нелегала»: в ней было несколько переселений из одной страны в другую и многое так переплетено, что фантастических легенд и не нужно было. После войны и работы в нашей разведывательной службе в Германии Абель переехал за океан, где постепенно стал одним из весьма преуспевающих фотографов. Он получил доступ в высшие круги американского общества. Умел наблюдать, запоминать, анализировать. Его легенду нельзя было считать непостижимой, как подчас об Абеле писали за рубежом после его разоблачения, но в любом случае это был высокий профессионал, и таким его считали по обе стороны Атлантики.
