Николай Раевский - Дневник галлиполийца

{115}  Все болезненные явления, которые я отметил в дневнике, характерны для лихорадки «Папатачи».

{116}  2-я песнь «Энеиды». Следует отметить, что по представлению римских поэтов Троя находилась не там, где впоследствии ее развалины были найдены Шлиманом, а на самом берегу Геллеспонта. Так, например, Овидий, описывая пожар Илиона, говорит, что он запирал пролив .....

{117}  Так прозвали в Галлиполи турок крестьян и особенно торговцев. «Кардаш» по-турецки — приятель.

{118}  Летом 1920 г. в Севастополе офицерам тыловых учреждений ввиду ничтожности офицерского жалования и невозможности его увеличить было разрешено в свободное от службы время разгружать пароходы с артиллерийскими грузами. Если не ошибаюсь, были организованы офицерские артели.

{119}  Местное предание, не соответствующее действительности. Св. мученик Трифон казнен в Никее в 250 году. Тело его было погребено в родном его селении Кампсад.

{120}  В 364 году.

{121}  Черные бархатные погоны с золотым вензелем шефа (К, М, Д, А) были установлены для офицеров Корниловской, Марковской, Дроздовской и Алексеевской артиллерийских бригад. Солдатам-артиллеристам этих частей также полагались черные погоны. Для остальных артиллерийских частей была сохранена форма Императорской армии.

{122}  Турецкое простонародье было убеждено в том, что русские военные — друзья кемалистов. Вероятно, этот слух был основан на том, что на первых порах нашего пребывания в Галлиполи некоторое (очень небольшое) число офицеров и солдат тайно переправилось на Азиатский берег и при помощи местного населения действительно пробралось в войска Кемаль-паши. Руководствовались они, понятно, не идейными соображениями (даже простые солдаты знали, что кемалистов поддерживают красные), а просто не вынесли недоедания и царившей зимой тоски.

{123}  Эпикур жил в Лапсаки перед переселением в Афины (306 г. до Р.Х.).

{124}  См. примечание выше.

{125}  Альманах, издававшийся в Константинополе.

{126}  Рукописный иллюстрированный журнал Дроздовского артиллерийского дивизиона.

{127}  На пижамные куртки были нашиты погоны. Благодаря высоким сапогам или ботинкам с обмотками и поясным ремням, внешний вид оставался вполне приличным. В то же время одежда была таким образом облегчена до минимума, так как под белыми бумажными костюмами белья никто почти не носил. В расположении училищ (я видел это в Инженерном) разрешалось, когда не было занятий, ходить в одних пижамных брюках и туфлях на босу ногу. Кроме того, все почти юнкера проводили очень много времени на пляже и постоянно купались.

{128}  Оставляю в неприкосновенности рассказ Б. о настроениях юнкеров Сергиевского училища как пример ошибки, которую часто делали очень молодые офицеры, юнкера и солдаты, принимавшие свое личное настроение за настроение части. Поскольку это было можно, я старался проверить все такие рассказы о настроениях. В данном случае (см. ниже) Б. говорил то, что на самом деле думало лишь незначительное меньшинство юнкеров.

Юнкер Б. впоследствии не вынес тоски по семье, впал в полное отчаяние и в конце концов (уже в Болгарии после производства в офицеры) уехал в Советскую Россию. Насколько мне известно, за все время пребывания Сергиевского училища за границей было всего два случая «смены вех» бывшими его юнкерами.

{129}  Представитель американского Красного Креста майор Дэвидсон.

{130}  Впоследствии с несомненностью выяснилось, что одно время в числе преподавателей Сергиевского училища был предатель, советовавший юнкерам уходить из армии и всячески старавшийся подорвать в них веру в успех борьбы с большевиками. Лицо это (офицер Генерального штаба) было предано по другому делу суду чести и выслано в Константинополь. По-видимому, назревал вопрос о предании его корпусному суду, причем, насколько я мог судить, были приняты во внимание сведения относительно Х., сообщенные мною лично хорошо меня знавшему полковнику Генерального штаба. Началось с того, что двое юнкеров Сергиевского училища (один из них был личным моим другом) рассказали мне содержание частных разговоров, которые Х. систематически вел с юнкерами, и спросили меня, как я к этим разговорам отношусь — они, мол, в полном недоумении. Я ответил, что Х. либо круглый дурак, что маловероятно, либо советский агент, что гораздо вероятнее. Затем я сказал юнкерам, что по долгу совести не могу закрыть на это дело глаза. Просил их разрешить мне на них сослаться, подавая официальный рапорт. Я был совершенно уверен в том, что юнкеры не врут и не преувеличивают. К сожалению, как я ни уговаривал обоих сергиевцев, они, не отказываясь от своих слов, такого разрешения мне не дали. Сговорились на том, что я переговорю с кем нужно в частном порядке, и это даст возможность штабу корпуса поискать других доказательств. Вместе с тем фамилий юнкеров я не назову. Полковник Генерального штаба, к которому я обратился, сначала ответил, что глупость и болтливость Х. давно известна, но я настаивал на том, что раз офицер Генерального штаба, оставаясь в армии, ведет такого рода разговоры, то налицо не глупость, а явная измена. Через несколько дней полковник поручил мне (насколько помню, от имени штаба корпуса) поговорить с анонимными пока юнкерами и убедить их во имя интересов дела разрешить мне назвать их фамилии. Им гарантировалось соблюдение строжайшей тайны. Хорошо зная моих информаторов, я ответил полковнику, что не могу взять на себя этого поручения, так как юнкера все равно откажутся. На этом дело в Галлиполи и кончилось. Оно продолжалось в Сов. России. Х. уехал из Константинополя к большевикам, был предан суду по обвинению в службе у белых, но освобожден от всякого наказания, так как доказал, что работал в Галлиполи и в Константинополе по разложению армии Врангеля (сообщение о суде было помещено в газете «Руль», но, к сожалению, я своевременно не отметил номера). Юнкера, по их собственным словам, не хотели брать на свою совесть расстрела, я не мог нарушить своего слова, и советский агент был спасен.

{131}  По словам Б.

{132}  Брат генерала Кутепова.

{133}  Фактически проект не был осуществлен из-за отсутствия средств у Вс. земского союза.

{134}  См. большую и очень объективную статью о военных училищах в сборнике «Русские в Галлиполи».

{135}  При производстве в офицеры юнкера пехотных военных училищ получали одновременно удостоверения об окончании курсов средней школы (для поступления в артиллерийское и инженерное училища требовалось законченное среднее образование). Впоследствии эти удостоверения были приравнены русскими Академическими группами к аттестатам реальных училищ и кадетских корпусов. Они дали возможность очень многим молодым офицерам поступить в высшие школы Чехословакии. Осенью 1924 г. МИД Чехословацкой Республики зачисляло русских молодых людей, желавших продолжать образование, в первую очередь по конкурсу аттестатов, причем документы об окончании русских военных училищ за рубежом (3 пехотных, кавалерийского, артиллерийского, инженерного и 2-х казачьих) рассматривались наравне с аттестатами средних школ реального типа. Я был в это время в Праге старостой студентов, не состоявших на иждивении, и все документы вновь поступивших проходили через мои руки.