Иван Федоров не тронулся с места. Если и здесь ему откажут, хоть руки на себя накладывай. Не в Краков же, в глотку католикам, лезть…
— Святой отец! Выслушай меня! Мне ничего не надо! Только прокормиться! А книги я делаю, каких нигде нету… У меня доски с собой, шрифт… Апостола по десять злотых продавать можно. Четыреста книг напечатаю, как в Москве, вот тебе четыре тысячи злотых! Три тысячи чистыми выгадаешь!
— Нету, нету у меня денег! — твердил Балабан. — И о выгоде грешной слушать не хочу… Сколько будешь печатать-то? Месяц?
— На одном станке, владыка, меньше чем за год не управиться…
— Вот, вот! Видишь!.. Да и денег таких нет! Нет! Откуда им взяться у меня? Нет! Ступай!
Федоров уже не находил слов.
Отчетливо подумалось: деньги, вырученные за продажу псалтырей, на исходе. С ними начинать дело нельзя. Скоро он окажется без средств. Тогда останется только продать коней и инструменты, доски и шрифт.
Отчаяние бросило Федорова на колени.
— Владыка! Во имя господа бога молю! Снизойди к речам моим! Погибнет дело богоугодное!
Балабан поднялся со стольца, отступил, крестя Федорова.
— Бог с тобой! Ты пошто так? Зачем? Зачем? Не надо!.. На все воля творца… Не захочет, не допустит… Да… Ладно, скажем… Не допустит… Да…
Он боязливо позвал:
— Игнатий!
Вошел угрюмый дьякон.
— Вот ступай, тебя Игнатий проводит, проводит… Да… Иди с богом. Нету у меня таких денег, нету!.. Иди!
Угрюмый Игнатий тронул Федорова за плечо.
— Слышал, что ль?
Федоров медленно поднялся с коленей, стараясь не показывать увлажнившиеся глаза. Глухо пробормотал:
— Прости, владыка…
Дьякон топал следом за ним до выхода на улицу. Тяжело. Неуступчиво…
Иван Бильдага в следующие дни водил Федорова от одного православного священника к другому, от одного богатого православного купца к другому богатому купцу.
И с каждым днем Федоров приходил все в большее отчаяние. У священников, прознавших об отказе епископа, денег не находилось. Купцов книги удивляли, но никто не хотел давать денег даром.
Иной раз Иван Федоров, измученный скитаниями и напрасными просьбами в других городах, не мог выдержать унижающих разговоров.
На глазах его выступали слезы. Он молил о помощи. Но все было напрасно. Ни духовенство, ни богатые горожане ему не помогли.
Вернувшись после одного из посещений купцов в дом Ивана Бильдаги, Иван Федоров сел во дворе на колоду для рубки дров и, закрыв лицо ладонями, долго молчал.
Сын угрюмо сидел рядом.
— Все людишки подлы! — бубнил он. — Зря ты, отец, отказался от Спасова… Увидел теперь, ради кого живота не щадишь?.. Да кому ты нужен? Кому твои книги нужны?
Иван Бильдага сокрушенно вздыхал, не зная, чем помочь.
Федоров словно очнулся.
— Врешь! — сказал он. — Не могла искра божия в людях погаснуть!.. Не верю!.. Я пойду!
— Да куда еще? — с раздражением и досадой воскликнул сын. — Уже все пороги обил! Смеются вслед!
— Молчи! Я к людям пойду! К христианам! На паперти встану! Буду у вдовиц и сирот на проповедь слова божьего просить! Пусть станет стыдно богатым и знатным за скаредность их!
***
Утром, заметив, что отец чистит кафтан, сапоги, тщательно расчесывает голову и бороду, Ванька осторожно осведомился:
— Далеко ли ныне-то?
— Или ты не слышал? — повысив голос, ответил Иван Федоров. — В церкви. На паперти.
Бильдага и тот растерялся.
— В церкви?
— Куда ж мне еще?
Федоров вынул тщательно завернутый в бумагу и полотно московский Апостол, несколько евангелий, заблудовскую Псалтырь, завернул в новую чистую тряпицу.
— Погоди, Иван, — попросил Бильдага. — Ладно ли получится?
— Или я на разбой собрался?
— Вестимо, не на разбой, да… Как священники-то глянут?..
— Пусты и жалки священники ваши, коли печатанию святых книг не хотят помочь. Пусть говорят, что хотят. Я к людям с чистой душой иду. Ради их же блага… Благослови меня, господи, нужные слова найти!
Иван Федоров вышел из дому и направился к ближней православной церкви Успенья богородицы.
Дождавшись конца обедни, он вышел на паперть, снял шапку, перекрестился и воззвал к вытекающей из церкви толпе прихожан:
— Православные!
Люди задерживались, оборачивались на коренастого человека в синем кафтане, поднявшего над головой тяжелую книгу в кожаном переплете. Те, что еще не вышли из храма, заинтересованные тем, что творится, напирали на идущих впереди. Народ пошел быстрее. Растекался по церковной ограде. Гудели. Не понимали, какая новость ждет…
— Православные христиане! — возвысил голос Иван Федоров. — Вот пришел я к вам, московский друкарь, Федоров Иван. Гонениями царских слуг, презревших заповеди божии, принужден был покинуть родину и скитаться в чужих краях. Прошел Литву и Польшу, плача кровью над мучениями своих братьев во Христе. Видел, каким гонениям подвергается истинная греческая вера наша. Вижу и то, что сами христиане забывают или не знают слово божье. Богатые утесняют меньших братьев, чинят им обиды всякие, неправды великие, меньшие же умышляют всяческое зло, и оттого страдает люд! Нету божьего единения в нем!.. Чтобы уменьшить страдания сии, замыслил, как повелел мне господь бог наш, печатать книги священные, без коих не будет на земле правды! Но вотще искал сочувствия у неких духовных особ и богатством вознесенных. Видно, затмил им блеск золота слезы сиротские, горе вдовье, нужды несчастных… Не нашел я помощи у избранных и вот притек ныне к вам… Братья! Если не вы, кто еще поможет теперь созданию книг истинных? Если не вы, что с божьей правдой станется?!. Порадейте миром! Дайте кто сколько может на возведение друкарни православной! Пусть и мало даяние, но множеством малых великое совершим вкупе с вами!.. Вот книги, мной созданные! Смотрите! Кои в Москве, кои в Литве печатал… Здесь же новые, коли ваша воля будет, на радость единоверцам и на печаль врагам создам. Сил не пощажу! Трудов не пожалею!.. Не сомневайтесь в словах моих! Не пожалейте лепты на богоугодное дело! Вам же я верным слугой буду!
Книги переходили из рук в руки. Прихожане взволнованно переговаривались, шумели.
Поп Успенской церкви вместе с дьяконом давно уже стояли рядом с Федоровым, не зная, как поступить.
— Пусть поп скажет, верно ли друкарь толкует! — послышались голоса.
— Говори, батя!
Поп оглянулся, развел руками.
— Книги сии подлинные… — с запинкой произнес он. — Но дорого печатню ладить, братья… Оттого…
— Слышали! Подлинные книги!
— Попам на все божеское денег жаль! Утробу набивать любят, а книги, ишь, ему дороги!
