Еще один конверт отправился в путь — заметка в «Правду». Она была напечатана. Невелика — всего 20 строчек, зато с взрывным названием: «Результат непродуманной работы». Шолохов тревожится, что власть срывает подготовку к севу в его родном районе: «Крайисполком обязал Вёшенский район перебросить в колхозы Миллеровского района 1000 тонн семян…» Это начальные строки. В конце предостережение: «Создавшееся положение вносит непосредственную угрозу севу правобережных колхозов Вёшенского района».
Сталин заметку будто и не видел, хотя известно, что читает «Правду» наивнимательнейше. Шолохов окончательно убедился: у вождя задача добывать и добывать хлеб — во что бы то ни стало. Ради в лоб штурмуемой цели — индустриализации — он готов на все. Уже несколько месяцев как действует собственноручно им, Сталиным, написанный «Закон об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», который Шолохов прочитал в «Правде».
Жесток закон, направленный прежде всего против тех, кому для спасения недостает куска хлеба, потому и прозван в народе — с горечью — «законом о пяти колосках».
Результат карательного закона не замедлил сказаться: в стране осуждено почти 55 тысяч человек. Были для острастки и приговоры — страшно сказать — к расстрелу общим счетом 2110. Надолго запомнился этот закон писателю.
Предприняты были и другие бесчеловечные меры. Отныне человеку из голодающей деревни по собственной воле — никуда. И не только потому, что по границам вымирающих районов появились кордоны, дабы никто никуда не сбегал. Введен для горожан паспортный режим, но у колхозников паспортов не будет еще долгие десятилетия.
Он чуть было не дрогнул в раздумьях, каково будет его большой семье с дочерью, сыном и стариками в станице, которой угрожает голодомор, — написал Солдатову: «Я подумываю о том, как бы заблаговременно „эвакуироваться“».
Статья в «Правде» ничего не изменила.
В феврале 1933 года открылся первый съезд колхозников-ударников. Сталин на трибуне, славит труд лучших, призывает к еще более ударному труду и воодушевляет страну: «Главные трудности уже пройдены, а те трудности, которые стоят перед вами, не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них». Каково читать это Шолохову?
В самом конце месяца он ненадолго прибыл в Москву — позвали на встречу с писателями. Им интересно общение с донским талантом. Неизбежны вопросы: когда появится продолжение «Тихого Дона»? Сказал: «В четвертой книге я, вероятно, таких дров наломаю, что вы ахнете и откажетесь от лестных отзывов».
Провидец! И в самом деле, литвожди в 1940-м отрекутся от «Тихого Дона».
Весной Шолохова, однако, менее всего заботят литературные дела. Он, как потом написал в одном письме, «изъездил и исходил много полей и не только колхозов Вёшенского района». Насмотрелся… И уходит из Вёшек огромное письмо другу и соратнику, секретарю райкома Луговому. Писал 13 февраля. В народе это число считают несчастливым, но и писал о несчастье, которое обрушилось на Дон (привожу письмо в извлечениях):
«…События в Вёшенской приняли чудовищный характер. Петра Краснова, Корешкова и Плоткина (прототип Давыдова. — В. О.) исключили из партии, прямо на бюро обезоружили и посадили. Ребятам обещают высшую меру.
…Обвиняют, что мы потакали расхищению хлеба, способствовали гибели скота. Обвиняют во всех смертных грехах…
Дело столь серьезно, что, видимо (если возьмут широко), привлекут и тебя. Короче, все мы оказываемся контрами.
…Арестовано около 3000 колхозников.
…На правой стороне (Дона. — В. О.) не осталось ни одного старого секретаря ячейки. Все сидят. Многих уже шлепнули.
…Ты-то согласен, что мы вели контрреволюционную работу? Ах… их мать!»
Взругаешься, когда приклеивают звание «контра».
Но главное впереди: «Нужно со всей лютостью и со всей беспощадностью бороться за то, чтобы снять с себя это незаслуженное пятно. Об этом буду говорить в Москве — ты знаешь с кем».
Шолохов отсылает еще одно письмо. На этот раз окружному прокурору: «Прошу твоего прокурорского вмешательства в следующее дело: у Якушенковых (братьев) в 1930 или 32 гг. С/Совет (Букановский) изъял дом… Они не лишенцы: оба работают в колхозе. Третий работает в Москве, демобилизовавшись из Красной Армии. Рассмотри это дело, пожалуйста, и восстанови революционную законность». Приписка знаменательна — письмо пишет не для того, чтобы отправить и забыть: «Было бы неплохо, если бы ты об этом деле черкнул письмишко. Буду признателен».
Будто в ответ на все тревоги писателя 11 марта в «Правде» появилась редакционная статья, стало быть, директивная, установочная. Посвящена Дону: «Разгром кулацких, вредительских и белогвардейских элементов и организованного ими саботажа — не доведен до конца, потому что недостатки, вскрытые ЦК и тов. Сталиным в руководстве колхозным строительством, не учтены полностью как районными партийными организациями, так и отчасти краевым руководством». Назван и Вёшенский район.
Можно представить чувства Шолохова, когда он наткнулся на слово «отчасти» в оценке преступных деяний ростовского начальства.
Пятнадцать страниц для Кремля
Шолохов сдержал свое обещание обратиться к Сталину. Характер! На четвертый день апреля ушло в Москву письмо на пятнадцати страницах. Это новая попытка раскрыть глаза на то ужасное положение, что переживает Донщина. Письмо прямое, откровенное, настойчивое, без политеса, будто сошедший со страниц романа Мелехов руку приложил.
«Т. Сталин! Вёшенский район наряду со многими другими районами Северо-Кавказского края не выполнил плана хлебозаготовок и не засыпал семян. В этом районе, как и в других районах, сейчас умирают от голода колхозники и единоличники; взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всяческими болотными кореньями».
Письмо с прямым прицелом, чтобы выявить виновников: «Вёшенский район не выполнил плана хлебозаготовок не потому, что одолел кулацкий саботаж и парторганизация не сумела с ним справиться, а потому что плохо руководит краевое руководство». Но если бы был назван только крайком. Шолохов вывел фамилию второго деятеля в ЦК: «На совещании с секретарями крайкомов Молотов заявил: „Мы не дадим в обиду тех, которых обвиняют в перегибах…“»
Вот тут вождь и узнает, как эта директива была подхвачена крайкомовскими сатрапами: «Овчинников громит районное руководство и, постукивая по кобуре нагана, дает следующую установку: „Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!“ Установка „Дров наломать, но хлеб взять!“ подхватывается районной газетой… В одном из номеров газета дает „шапку“: „Любой ценой, любыми средствами выполнить план хлебозаготовок и засыпать семена!“ И начали по району с великим усердием „ломать дрова“ и брать хлеб „любой ценой“».
