Руссо для Байрона был не только символом своей собственной страстной натуры. Он был вдохновителем революции и сторонником свободолюбивых взглядов, которые могли быть искажены со временем, но не могли погибнуть.
Однако Байрон с легкостью, замеченной в нем всеми знавшими его, мог вернуться от судьбы Бонивара и печали Руссо к иронии и остроумию Вольтера и Гиббона. В день годовщины, когда Гиббон написал последние строки своей «Истории» в летнем доме в Лозанне (27 июня 1787 года), Байрон и Шелли посетили это место. Сочинив несколько строк о гигантах мысли XVIII века, один из которых был «пламя и переменчивость», другой – «король иронии», Байрон в тот же день написал Меррею о том, что завершил 117 строф новой песни «Чайльд Гарольда». На вилле он несколько дней исправлял строфы, записанные в порыве вдохновения на клочках бумаги.
Только 4 июля песня была готова и отдана Клер для переписки. Она была готова помочь, потому что только так могла оказаться на вилле Диодати наедине с Байроном. 10 июля она завершила написание копии для издателя и начала переписывать «Шильонского узника». Но вскоре Байрон устал от ее постоянных требований. Он поговорил с Шелли и попросил его не пускать Клер на виллу. Шелли планировали поездку в Шамуни и к Монблану. Клер хотела видеть Байрона перед отъездом, но он избегал ее. Шелли понял необходимость увезти Клер подальше.
Со своей стороны Байрон, несомненно, ощутил облегчение, когда 21-го Шелли отправились в поездку, продлившуюся почти до конца месяца. Байрон виделся с мадам де Сталь в ее домике в Коппе на другом берегу озера или сочинял после полуночи стихи. Во время первого визита в Коппе, по словам Полидори, который сопровождал Байрона, «он с удивлением увидел, как из дома вынесли женщину в беспамятстве…». Байрон написал об этом инциденте Меррею: «Действительно, миссис Херви, которая сочиняет романы, упала в обморок во время моего визита в Коппе, но потом пришла в себя. Герцогиня де Броли, дочь мадам де Сталь, воскликнула: «Это уже слишком! В шестьдесят пять лет!»
Тем не менее Байрону было приятно в обществе гостей в Коппе, и в домашней обстановке мадам де Сталь показалась ему более сносной, чем в Лондоне, хотя их споры иногда переходили в открытые столкновения. Образованные европейцы, встреченные Байроном, скрашивали атмосферу в Коппе, которая была более сердечной, чем в большинстве гостиных в Женеве, наполненных англичанами. Некоторые гости раздражали Байрона. В доме жил друг мадам де Сталь, Август Вильгельм фон Шлегель, который противоречил всем и был тщеславен до смешного. «Он сразу меня невзлюбил, – писал Байрон, – потому что я не льстил ему, хотя мадам де Броли просила меня об этом, потому что «лесть ему так нравится». Байрон сошелся с аббатом де Бреме, который, как Пеллегрино Росси, мечтал о свободной Италии. Полидори описал Бреме как друга «Уго Фосколо, патриота Италии, панегириста во всем, Великого Раздатчика милостыни, ненавидящего австрийцев».
После отъезда Шелли в Шамуни Байрон вновь ощутил желание писать, чему способствовали покой тихого озера и одиночество на вилле Диодати, где его никто не беспокоил. По просьбе Киннэрда Байрон написал «Оду на смерть достопочтенного Р.Б. Шеридана», однако мысль о напыщенном театральном исполнении смутила его, и он оставил лишь несерьезные строфы, несмотря на свое восхищение Шериданом. Вести из Англии всколыхнули прошлое, мысли и воспоминания о котором отразились в «Сне», краткой истории жизни Байрона, начиная с ранней юности, постигшего его разочарования и заканчивая печалью и отчаянием. В стихотворении он изобразил себя и даму своего сердца, в которой можно было узнать его первую любовь Мэри Чаворт.
В таком же грустном тоне написано другое произведение, названное Байроном «Тьма», – страшное описание последних дней жизни человека в умирающей Вселенной. Все человечество занято предсмертной борьбой за существование. Чувство альтруизма исчезло во всех живых существах, кроме одной собаки. Примерно в то же самое время Байрон написал несколько строк из «Прометея», посвященного любимому герою поэта еще со школьных дней в Хэрроу, когда он написал песнь для хора из произведения Эсхила. Эта тема все больше захватывала Байрона, чему способствовали размышления над собственной запутанной жизнью:
Титан! Что знал ты? День за днем
Борьбу страдания и воли,
Свирепость не смертельной боли,
Небес бездушных окоем,
Ко всем глухой Судьбы десницу,
И ненависть – земли царицу…
(
Перевод В. Левика)
В одиночестве размышляя над крушением юношеских надежд, столкнувшихся с суровой реальностью, Байрон вновь обратился к мыслям об Августе, которая никогда не предавала его. Свои чувства к ней он излил в новом стихотворении:
Когда время мое миновало
И звезда закатилась моя,
Недочетов лишь ты не искала
И ошибкам моим не судья.
(
Перевод Б. Пастернака)
Байрон и не подозревал об ужасных испытаниях, с которыми столкнулась его сестра, когда вокруг нее сомкнулись клещи «Железной леди» Аннабеллы и миссис Билльере. Последняя с любопытством писала леди Байрон: «Ты уже сообщила ей, что он предал ее, или мы еще можем об этом сказать? Если бы она только поверила, мы многого бы добились». Аннабелла ответила: «Только один раз она не сумела отвергнуть выдвинутое обвинение, и я всегда знала, что он обладает более высокими моральными принципами, чем она. Казалось, она не думает об обстоятельствах. До моей свадьбы она выглядела такой виноватой, что я не могла даже и подумать о дальнейшем продолжении этой связи…»
Августа оказалась в тяжелом положении. Она жалобно писала Аннабелле: «Как я хочу, чтобы ты знала всю правду, тогда ты не будешь думать так дурно обо мне, как сейчас… Милая А., я не причинила тебе вреда. Я не злоупотребляла твоей добротой». Однако миссис Вилльерс, близкая подруга Августы, которая теперь находилась в Лондоне, заметила в жертве все признаки боли, сожаления и чувства вины. Уныние и страх Августы только ободряли ее. «Вчера я случайно узнала по ее вопросу о письмах за границу, что она собирается сегодня написать лорду Б.». Леди Байрон осторожно, но целенаправленно следовала своему плану. Она написала своей помощнице: «Сейчас я пытаюсь получить ее обещание никогда не возобновлять с ним переписки или каких-либо отношений. Я буду постепенно добиваться этого… Она постоянно идет на сделки с совестью…»
30 июля Аннабелла энергично пошла в наступление: «Пока ты не поймешь, что в действительности он был тебе плохим другом, ты не сможешь думать верно… Прости его, желай ему счастья, но избегай соблазна вновь стать его близким другом…» Августа должна была в своих письмах брату «наставлять его, но не успокаивать и не поощрять его, избегая всего (вероятно, тут Аннабелла вспомнила секретный код в виде крестиков в письмах Августы. – Л.М.), что может помочь укоренению его дурных мыслей… Позволь также предупредить тебя о легкомыслии и всякой вздорной чепухе, которую он обожает, потому что это мешает ему думать о серьезных вещах…».
Августа соглашалась со всем, причиной чему была ее подавленность. Бедная женщина начала сомневаться в истинной ценности своих добрых порывов и выискивать разные грехи, которые якобы были у нее на совести. Прилив набожности столкнулся с ее настоящими чувствами.
Тем временем у Байрона были другие занятия. Мадам де Сталь прислала ему экземпляр романа Каролины Лэм «Гленарвон». Байрона не обеспокоил его собственный портрет в книге. Позже он писал Муру: «Мне кажется, что если автор написал правду и ничего, кроме правды, то приключения от этого станут еще более романтическими и захватывающими. А что до сходства, то оно не может быть полным, потому что я никогда не мог долго высидеть для портрета».
Шелли вернулись из Шамуни 27 июля. Следующие две недели они, как прежде, вместе катались на лодке и по вечерам собирались на вилле Диодати. Однако кое-что изменилось. Если раньше Шелли и Мэри ни о чем не подозревали, то теперь они знали о беременности Клер. Шелли был готов помочь ей всем, чем возможно, однако по своим принципам – он уехал от жены, которую не любил, и остался с Мэри – не мог осуждать Байрона за нежелание жениться на Клер. Шелли вместе с ней направился на виллу, чтобы все откровенно обсудить. По словам Клер, Байрон «предложил отдать ребенка под опеку миссис Ли. Я возразила против этого по той причине, что ребенку по крайней мере до семи лет нужна родительская забота… Он согласился и сказал, что тогда ребенку лучше жить с ним… Меня будут называть тетей, и я смогу видеться с ребенком, не причиняя вреда ничьей репутации».
Байрон тщательно избегал встречи с Клер наедине, и она всегда приходила на виллу с Шелли. 14 августа приехал Мэттью Грегори (Монах) Льюис, а 16-го Байрон отправился с ним в Ферне для осмотра дома Вольтера. С этого времени по вечерам на вилле собирались одни мужчины. Шелли приходил один, но Байрон отдавал дань уважения дамам, изредка заглядывая в дом Шелли.
