зимнего пальто не было, и у меня тоже. На два пальто не хватало. Как в Сибирь зимой без пальто? А в Москве я в платке отходила всю зиму. В одном платке.
г. Канск, 8/111-1941 г.
Мои любимые мордики, Ликин и Марик!
Не могу и передать моей радости по поводу получения ваших фотографий. Гляжу и не могу наглядеться на близкие мне лица, на ваши мордульки. Во сне вижу вас, просыпаюсь и вновь гляжу…
Дорогая, прекрасная моя женушка! Твои письма от 20/1 и 6/II, что ты отослала вместе, я получил 1/Ш. Все не мог засесть за письмо — работаю много, совсем не высыпаюсь, — да каждую свободную минутку заполнял перечитыванием снова твоих писем (в особенности, конечно, большого), и не мог никак собраться с мыслями, чтоб сразу ответить. А сегодня вечером получил я еще одно твое письмо от 16/ II. Все открытки дошли в целости, я бесконечно рад им и благодарен тебе за них. Наконец-то я в кругу своей семьи, я вижу тебя, сына и воображаю себя стоящим рядом с вами.
Ты спрашиваешь, Лидука, которая из карточек понравилась мне больше остальных. Да бог ты мой, разве можно ответить на такой вопрос? Все они мне нравятся (если только можно этим шаблонным словом выразить чувство, испытываемое мною при виде их), ибо на них — ты, любимая женка моя, моя радость, мое единственное счастье, и наш сынка, наш родной мальчик!
А на большой карточке, где тыс Мариком в нашей комнате, ведь мы снялись все нашей семьей: и я попал с карточки на карточку. Эх-ма, где те былые дни? И возвратятся ли они к нам еще?
Плохо вам было в 38-м году, и 39-й был не лучше. С болью в сердце я гляжу на ваши снимки того периода; печальны, худы и бледны ваши лица — Марик там совсем маленький, крохотка, болезненный, а ты задумчива, грустна, изнурена. Много вы испытали горя, мои бедняжки! Но Марка наш растет, твои и бабушкины заботы, твоя материнская любовь ставит понемногу нашего сынку на ноги, он крепнет, а с ним и ты — его мать, для которой он — единственная радость, и печаль и забота.
Все это я читаю на ваших карточках, и снова, вместе с вами, переживаю прошедшие роковые годы. На одной из карточек, где ты лежишь с Мариком на диване у Самуила в комнате, вы получились совсем, совсем плохо. У тебя черты лица как-то резко очернены, глаза — ввалившиеся черные точки, в губах ни кровинки. Недаром ты надписала: «Вышли мы не совсем удачно, но и жизнь наша была тогда далеко не отрадной». Много грусти и тяжелых переживаний отражено на твоем лице в карточках, сделанных Нюмой [8] зимой 1939года. Особенно там, где ты в черном платье. Думала ли ты обо мне в тот момент? Ведь ты еще не знала тогда, где я, что со мной, жив ли я…
На маленькой карточке от февраля 1938 года в руках у Марика я узнал цветастого попугая, что я привез из Москвы. Сохранился ли он и сейчас?
Чудесные снимки Марика, что делались в фотографии. Там, где Марик плачет, я так и слышу его голос, плаксушка-ревушка мой милый! Он такой нарядный, мордик мой!
У елки (молодец, что ты устроила ее) вы оба — мои детки: дочка и сын. Чудные, хорошие, ласковые! Крепко, крепко обнимаю вас и расцеловываю у этой самой елки. (Папа — это в воображении, но будет, будет и наяву).
Ну, а последние снимки не могут меня и порадовать. Ты не бойся, — я не плачу, я смеюсь и радуюсь вашим мордикам. Так вот он какой, сын-mo у меня. Спасибо, что растишь его таким хорошим. Все товарищи мои здесь восхищены и сыном и тобой, а я с гордостью показываю вас. Эти последние снимки для меня — настоящий большой праздник. Уморил меня Марка в колпаке бумажном. Ну, как тут не нахохотаться вдоволь? Этакий хулиганишко в длинных штанах, в мужской пижаме!
Наконец-то я вижу улыбку и на твоем лице. Я рад ей и очень доволен, что ты сейчас в лучшем настроении, чем прежде. Но ты и проказница: губки стала подкрашивать, а еще что? Смотри, мордуля, — будет тебе от твоего Семы на орехи!
Марик выглядит хорошо. Надо его развивать физически, чтоб он был крепким, здоровым парнем. Ежедневные утренние физзарядки, игры всякие. Посоветуйся прежде со специалистами, пусть установят программу и режим физической закалки. Не надо, чтоб он был толстым, нужно, чтоб был крепким, физически развитым и выносливым.
Ты спрашиваешь, Ликин, отдать ли Марика в детскую дошкольную группу? Я думаю, что надо это сделать, ведь ему необходимо общество друзей-ровесников, а то он один в доме, — это плохо. Отсюда его излишняя, не по возрасту серьезность и, в то же время, избалованность.
В детской группе, если только она хорошая, и в отношении педагогов-воспитателей, и в отношении подбора детей, он дисциплинируется, будет лучше есть, и, вообще, там ему будет интересно и полезно! Так что, смотри, Лидука, сама: если такая хорошая группа есть, то отдай туда Маруньку, пусть посещает ее, но только с пользой. Если увидишь, что ему там плохо, или перенимает дурные привычки, как это случается в скверно поставленных детсадах, то забери его немедля оттуда.
Как это случилось, что Марик заболел ветрянкой? Вот чем плохи детсады! Но если найти такую небольшую группу, в которой будут следить за детьми, по-настоящему ухаживать за ними и беречь их, то опасаться не нужно. Напиши мне, как здоровье Марка сейчас, не болеет ли он чем? Мне кажется, судя по фотографиям, что он нормального роста, а ты пишешь, что он маленький, — почему? В первом же письме ты должна мне написать: какой он имеет рост, вес и дать полное описание его здоровья, его развития. Для этого, прошу тебя, чтоб его осмотрел хороший врач и написал бы тебе все это, а я здесь покажу нашим врачам (здесь есть прекрасные специалисты!), они мне расскажут и посоветуют, как да что надо делать.
Вообще, Ликин, рекомендую, если ты или Марик чем-нибудь заболеваете, не ограничиваться приглашением врача из районной амбулатории или консультации, а обращаться к хорошим специалистам. Ты сама рассказала мне о случае с Мариком: что было бы, если его отвезли бы в больницу? Молодчина мама, большое ей
