Я его утешала, как могла, пока мы не нашли дорогу и не вернулись в гостиницу, где д’Аннунцио подкрепился как следует.
В третий раз я выдержала натиск д’Аннунцио много лет спустя, уже во время войны. Я приехала в Рим и остановилась в гостинице «Регина». По необыкновенному стечению обстоятельств, д’Аннунцио жил в соседней комнате и каждый вечер обедал с маркизой Касатти. Однажды она меня пригласила обедать, и я, приехав во дворец, вошла в вестибюль. Вся обстановка была в греческом стиле. Я сидела в ожидании появления маркизы, как вдруг услышала целый поток обращенных ко мне ругательств. Оглянувшись, я заметила зеленого попугая, разгуливавшего на свободе. Я быстро поднялась и бросилась в соседнюю гостиную. Сидя там в ожидании маркизы, я внезапно услышала ворчание и увидела белого бульдога, тоже прогуливавшегося на свободе. Пришлось опять искать спасения в следующей гостиной, где стены и пол были покрыты шкурами белых медведей. Я села и стала ждать маркизу. Тут я услышала негромкий свистящий звук. Из клетки, раскачиваясь на хвосте, шипела на меня кобра. Я бросилась дальше, в комнату, устланную тигровыми шкурами. Там меня поджидала горилла со страшным оскалом зубов. Я бросилась в соседнюю комнату, столовую, где застала секретаря маркизы. В конце концов появилась и хозяйка дома, одетая в прозрачную золотистую пижаму.
– Вы, как видно, любите животных, – заметила я.
– О, да, обожаю их – в особенности обезьян! – ответила она, бросив взгляд на своего секретаря.
Странно, что после такого возбуждающего начала обед прошел очень чопорно. После обеда мы вернулись в гостиную с орангутангом и маркиза послала за своей гадалкой. Та явилась в высокой, остроконечной шляпе и плаще, как у колдуньи и стала нам гадать на картах.
Затем вошел д’Аннунцио. Он очень суеверен и верит всем гадалкам. Эта ворожея рассказала ему совершенно невероятные вещи. Она сказала:
– Вы полетите по воздуху и совершите страшные вещи. Потом упадете и будете у врат смерти. Но вы ее избегнете и через нее достигнете вершин славы.
Мне же она сказала:
– Вы распространите среди народов новую религию и положите основание храмам по всему миру. Но небо вам покровительствует, и, как только является опасность, ангелы вас защищают. Вы достигнете преклонных лет и жить будете вечно.
Когда мы вернулись в гостиницу, д’Аннунцио мне сказал:
– Я буду к вам приходить каждую полночь. Я победил всех женщин мира, но еще не победил Айседоры.
И каждую ночь ровно в двенадцать часов он появлялся в моей комнате.
– Я буду исключением, – решила я, – буду единственной женщиной в мире, не уступившей д’Аннунцио.
Он мне рассказал удивительные события из своей жизни, говорил о своей юности, об искусстве.
– Айседора, я больше не могу! Возьми, возьми меня!
Я была так потрясена его талантом, что в такие минуты не знала, как поступить, и, взяв его нежно за руку, выводила из комнаты. Так продолжалось около трех недель. Я дошла до совершенно безумного состояния и однажды, бросившись на вокзал, уехала первым поездом.
Иногда он меня спрашивал:
– Почему ты не можешь меня любить?
– Из-за Элеоноры.
В гостинице Трианон у д’Аннунцио была золотая рыбка, которую он очень любил. Она жила в прелестной хрустальной чаше, и д’Аннунцио часто ее кормил и с ней разговаривал, а золотая рыбка, точно отвечая, двигала жабрами и то открывала, то закрывала рот. Однажды, остановившись в Трианоне, я спросила метрдотеля:
– Где золотая рыбка д’Аннунцио?
– О, сударыня, это печальный рассказ! Д’Аннунцио уехал в Италию и поручил нам за ней ухаживать. «Эта золотая рыбка, – сказал он, – очень близка моему сердцу. Она – символ моего счастья». И часто телеграфировал: «Как поживает мой любимый Адольф?» В один прекрасный день Адольф стал медленнее плавать вокруг чаши и перестал справляться о д’Аннунцио; тогда я его взял и выбросил за окно. Но вдруг пришла телеграмма от д’Аннунцио: «Чувствую, что Адольфу плохо». Я ответил: «Адольф умер вчера вечером». Д’Аннунцио снова телеграфировал: «Похороните в саду. Устройте могилу». Я взял сардинку, обернул ее в серебряную бумагу, похоронил в саду и поставил крест с надписью: «Здесь лежит Адольф». Вернувшись, д’Аннунцио спросил: «Где могила моего Адольфа?»
Я ему показал могилу в саду, он принес массу цветов и долго стоял, проливая над ней слезы.
Один из наших праздников кончился трагично. Мастерская была убрана, как тропический сад, и столики на двоих были спрятаны в густой зелени и в цветах. Тем временем я успела познакомиться с различными парижскими интригами и поэтому могла соединять парочки по их желанию, заставляя таким образом плакать некоторых жен. Гости все были в персидских костюмах, и мы танцевали под цыганский оркестр.
Среди гостей находился Анри Батайль и Берта Бади, его знаменитая интерпретаторша, мои друзья с давних пор.
Как я уже говорила, ателье походило на часовню и было до высоты пятнадцати метров задрапировано моими голубыми занавесями, но на хорах было маленькое помещение, превращенное искусством Пуарэ в настоящее жилище Цирцеи. Черные бархатные занавеси отражались в золотых стенных зеркалах, черный ковер и диван с подушками из восточных тканей довершали убранство; окна были наглухо закрыты, а двери представляли собой странные отверстия, напоминавшие этрусские могилы. Сам Пуарэ заметил, окончив работу: «Вот место, вызывающее на не совсем обыденные речи и поступки».
Он был прав. Комнатка была прекрасна, полна чар и в то же время опасности. Есть же какая-то разница в характере мебели, позволяющая отличать добродетельную кровать от преступного ложа и почтенный стул от грешного дивана! Как бы то ни было, Пуарэ не ошибался. В этом помещении говорилось и чувствовалось иначе, чем в моем ателье, похожем на часовню.
В этот вечер шампанское лилось широкой рекой, как и на всех праздниках, устраиваемых Лоэнгрином. В два часа утра я оказалась рядом с Анри Батайлем на диване в комнате, украшенной Пуарэ, и писатель, относившийся всегда ко мне по-братски, теперь под влиянием чарующей обстановки говорил и действовал иначе. И вдруг появился Лоэнгрин. Увидев меня с Анри Батайлем на золотом диване, отраженными в бесконечном ряде зеркал, он бросился вниз в ателье и стал поносить меня перед гостями, говоря, что уезжает и никогда не вернется.
Это немного отрезвило гостей и моментально изменило мое настроение в сторону трагизма. «Скорей, – сказала я Генеру Скину, – сыграйте „смерть Изольды“, а не то вечер будет испорчен».
Быстро скинув вышитую тунику, я надела белое одеяние и танцевала до зари под аккомпанемент Скина, который играл еще талантливее обычного.
