Лев Давидович Бронштейн, взявший себе псевдоним «Троцкий», был словно вылеплен по образцу революционера, созданного воображением Ленина в его книге «Что делать?». Это был твердокаменный, несгибаемый революционер, преданный делу партии и целеустремленный. Сознание морально-этических норм у него отсутствовало, сочувствия к людям или какого-то понимания их он был лишен и совершенно не умел играть второстепенные роли — не так он был устроен. Он словно был рожден для того, чтобы стать частью революционной элиты, в ленинском понимании. В нем, как и в Ленине, было что-то от героического персонажа театральной драмы; Ленин, возможно, ощущал себя Прометеем современного ему мира, а Троцкий, чуждый ощущения трагического, наверное, видел себя романтическим героем-освободителем, загадочным и блистательным, из какой-нибудь роскошной оперы. Оба они были неукротимые эгоисты, одержимые целью сыграть выдающуюся роль в истории, и оба заняли с первых шагов своей революционной деятельности положение, соответствующее их талантам.
А таланты Троцкого были очевидны, возможно, их было даже с избытком. Он вспоминал впоследствии, что во время их первой встречи лицо Ленина выражало «понятное изумление». Троцкий продолжал и дальше изумлять Ленина своим обаянием, напором, потрясающей способностью выходить сухим из воды во всех переделках, в которых ему, как революционеру-подпольщику, пришлось побывать. Ленин выступал; Троцкий ораторствовал. Ленин сокрушал своих оппонентов дубиной; Троцкий разил отточенной шпагой. Ленин был абстрактным теоретиком; Троцкий — политиком-практиком, мастером военных переворотов. Во многом они были полярны и, мгновенно поняв, в чем они не соприкасаются, безошибочно распределили между собой роли на пиру власти.
В Лондон Троцкий прибыл с заданием. Он должен был доложить товарищам по партии о революционной ситуации в Сибири, где он находился в ссылке, а заодно и о впечатлениях от своих поездок в Киев, Харьков и Полтаву, где он встречался с членами местных партийных организаций. Он рассказывал, что нередки были случаи, когда обрывались подпольные связи, многие экземпляры «Искры» не достигали адресатов, попадали в руки полиции или просто терялись. Все это он докладывал Ленину бодрым тоном, давая понять, что он видит, как все кругом неважно складывается, но не унывает, твердо веря в широкие перспективы, которое им уготовило будущее. При нем был небольшой список нелегальных адресов, предназначавшихся для Крупской. А еще он любил рассказывать о своих революционных подвигах. Когда встал вопрос, куда его поселить, все сразу решили, что он должен присоединиться к Вере Засулич и Мартову в их живописном убежище, окончательно превратившемся в своего рода русский аванпост в Англии.
Троцкий, повторяем, поражал Ленина; вместе с тем он его настораживал. Ленину еще не приходилось встречать человека столь кипучей энергии и блестящих способностей. Понятно, что Троцкому предстояло выдержать сложное и длительное испытание. Этой процедуре Ленин подвергал Троцкого, например, во время их прогулок по Лондону. Беседуя, Ленин, указывая на известный памятник архитектуры, говорил: «Это их Вестминстер» или: «Это их Тауэр». Троцкий был достаточно сообразителен, чтобы понять, что «их» относилось не к английскому народу, а к ненавистным Ленину правящим классам, чьи призраки ему виделись на улицах повсюду даже при ярком солнечном свете.
К архитектуре Англии Троцкий остался равнодушен. Но Ленин брал его с собой на прогулки по Лондону вовсе не для того, чтобы читать ему курс истории английской архитектуры с идеологической подоплекой. Ему хотелось проникнуть в мысли этого молодого человека, забросав его вопросами, и по его ответам сделать соответствующие выводы. Троцкий отвечал умно, бойко и сумел тонко польстить Ленину, благодаря чему с честью выдержал экзамен. Льстить Троцкий умел.
— Когда мы сидели в московской тюрьме, — сказал он Ленину, — мы часто с восхищением говорили о вашей колоссальной работе «Развитие капитализма в России».
Ленин воспринял комплимент как должное.
— Да, конечно, пришлось потрудиться, — ответил он, довольный тем, что нашел последователей среди молодых членов партии.
Троцкий признался, что почитает Богданова и терпеть не может Бернштейна. Это был правильный ответ, он попал в цель. А как насчет «Капитала»? Оказалось, что Троцкий прочел только первый том, а до второго из-за отсутствия времени не дошли руки. Ну а какие отношения с Каутским? Ознакомился с его работами и в основном согласен с его идеями. Плеханов? Троцкого Плеханов раздражает; бесспорно, человек блестящий, но держится в стороне от революционной борьбы, слабо осведомлен о том, что делается в революционной гуще, и вообще слишком увлечен философией. На это Ленин смиренно заметил:
— А вот я не философ. — Надо полагать, что это означало: пусть Плеханов философствует на здоровье, его личное дело, — а нам не до философии.
Пройдя «испытание», Троцкий потом редко виделся с Лениным, — каждый жил в своем, обособленном мирке. Но изредка все же встречались, чтобы коротенько обсудить насущные вопросы. Еще был такой эпизод. Троцкий написал статью в «Искру» к двухсотлетию взятия Шлиссельбургской крепости Петром Великим и, конечно, постарался блеснуть эрудицией, — к месту оказалась цитата из Гомера. Ленин не обожал Гомера и цитат из него не любил. Он посоветовал Троцкому держаться ближе к теме, и в напечатанной статье от Гомера не осталось и следа.
Иногда Ленин позволял молодому человеку сопровождать его на собрания английских социалистов. В то время Англия переживала бурное увлечение социалистическими идеями, граничащее с религиозным фанатизмом; кстати, английский социализм и был окрашен религиозными представлениями. На воскресных службах в Ист-Энде произносили проповеди, призывавшие братьев-социалистов объединяться; проповеди чередовались с молитвенными песнопениями. Нередко в церковных гимнах звучала тема республиканского правления. Например, Троцкий уверял, что сам слышал такие слова: «Боже Всемогущий, сделай так, чтобы больше не было ни королей, ни богатых!» Ленина поражала эта особенность англичан смешивать, казалось бы, совсем несовместимые вещи. Однажды, по дороге из церкви, он заметил: «В среде английского пролетариата довольно сильны революционные и социалистические элементы, но все они настолько погрязли в консерватизме, религии и предрассудках, что не могут освободиться от них и объединиться».
До конца его дней англичане остались для Ленина непостижимой загадкой. Особенно его раздражало то, что у англичан совершенно отсутствовало стремление к социальному объединению. Немцев он ставил выше — те подчинялись порядку и единым для всех правилам и гордились тем, что их нация представляет собой единое целое, этакую однородную массу. Троцкий как-то бросил: «Британский марксизм был не интересный». И правда, не было в нем напряженности, драматического накала, соперничества и борьбы между лидерами движения. В Англии марксизм имел своеобразный, местный, так сказать, церковно-приходской характер, что русским социалистам было просто чуждо. Для русских социалистов революция была не революция, если она не потрясала мировые устои, да чего там — всего мироздания.
