Чехов «Вишневый сад». Необычная, бессюжетная пьеса, в ней нет ни начала, ни конца. Герои загадочные, нереальные, однако их настроение улавливается мгновенно. Это настроение всего города — повсеместная пустота, изящный спуск в забвение, где никто уже не сможет сказать, что у них на сердце.
1 сентября
Голсуорси «Сага о Форсайтах». Основательная книга, несмотря на занудную детализацию. Композиция безупречна, равновесие соблюдено. Устарел только стиль, особенно внутренние монологи. Мне не нравится сатира с примесью комизма. Сатира должна быть жесткой. Конечно, здесь все искусственно — семейные перипетии, совпадения. Но это необходимо, и не только по техническим соображениям — дабы удержать в поле зрения несхожих героев, — нет, этого хочет сам читатель, ему нужно знать, как ведут себя герои, как общаются между собой. Думаю, это самый популярный роман первой половины столетия. Во всяком случае, я помню, как в нашей семье его обсуждали перед войной — редкий случай литературной дискуссии.
4 сентября
Семья совершила вылазку на остров Канви. В гостиницу «Вкус омара», расположенную на дамбе, — оттуда видны пароходы и берег Кента, а также сложный рабочий механизм «Шелл Хейвен»[258]. Серебристые цистерны цилиндрической формы, соединенные стальными балками, дым, трубы. Мы позавтракали на выступе дамбы. День был пасмурный, сонный, небо серое, утомленное. Стая дельфинов лениво проплыла мимо; крачки ныряли за рыбой. Возвращались долгим путем вдоль дамбы. Отец настаивал, чтобы идти пешком, и полдороги шел, скорчившись от боли в седалищном нерве. Дальше мы двигались медленно, с остановками, наш путь сопровождался взаимными упреками, обвинениями и жалобами. Я взял такси, чтобы облегчить ему жизнь хотя бы в конце пути. Дома ему сразу стало лучше.
Никто так сильно не ненавидит эту страну, как отец, однако он сознательно делает то, что ему неприятно. И еще не осмеливается получать удовольствие; думаю, для него высшее наслаждение — отказ от всяческих удовольствий. Чтобы заставить себя страдать, он даже меняет образ жизни.
5 сентября
Письмо от Джинетты Маркайо. Только теперь я понимаю, что значит быть вдали от нее. Ее письмо чрезвычайно достойное и искреннее, такого я никогда не смог бы написать: оно написано от сердца, у меня же пером управляет рассудок. Однако она, несмотря на упреки, протягивает мне руку. Будь у меня деньги, стоило бы жениться на ней. Отсутствие денег терзает меня, и все же мысль о повседневной работе с двухнедельным отпуском невыносима. Я хочу сам распоряжаться своим временем.
14 сентября
Поездка в Лондон на экзамены; сдавал их вместе с тремястами других молодых людей на право работать переводчиком в ОЕЭС[259], но более важным было то, что на меня периодически накатывали приливы поэтического вдохновения. Несколько раз это случалось на Чокуэллском вокзале. Этому могло способствовать его превосходное расположение, а может, само путешествие в неведомое. Такие моменты дарят огромное утешение — не сами по себе, а потому, что, приходя, подтверждают, что есть нечто внеземное, идущее извне, вдохновенное в сочинении стихов. Тот факт, что подобные моменты не поддаются контролю, что их нельзя вызвать, есть своего рода гарантия личности, подтверждение моей собственной веры в себя. Таинственная способность привести в движение сложный, но автоматически работающий механизм и создать крупицы медового янтаря. Говорят, со временем научатся искусственно развивать самые разные способности, — не сомневаюсь, что поэзию приручат в последнюю очередь.
Период затянувшегося психологического запора. Нужно найти работу. Я сижу здесь день за днем в ожидании чуда, и мои мечты все больше удаляются от реальности.
17 сентября
В одной почте письма от обеих Джинетт. Это совпадение доставило мне огромное удовольствие.
20 сентября
Два замечания о себе. Мне недостает мужественности. Основные ее признаки — способность действовать, решительность, твердость, безусловная независимость в поступках. А вот чувствительности требуется деликатная обстановка, и чем обстановка деликатнее, тем более чувствительным становится человек. Эта часть меня — там, где таятся кротость, мягкость, инертность, полностью лишена сексуального начала — можно сказать, что там я сродни евнуху. И лишь изредка пользуюсь своими мужскими качествами — силой, выдержкой, независимостью…
Дома я даже не могу спорить. Ведь я ни на минуту не забываю, что мне уже двадцать пять и я живу не по средствам — у меня нет работы и я обуза для семьи. Избегаю обсуждений, споров: мне кажется, что так я посягаю на права остальных, являясь безответным орудием в руках отца. Другой бы заартачился, но у меня хватает терпения переносить мелкие неудобства.
Сегодня получил фотографии, сделанные во время путешествия по Тиролю. Из них ушла теплота — все равно как разогретая вчерашняя пища. Только Моник Бодуэн выглядит на них прежней — то же радостное лукавство, нежная живость, искренность и природная грация. Яркая личность.
Филателия. Отобрал несколько марок на продажу. Удивительно чистая форма коллекционирования, почти абстрактная, — его квинтэссенция. Единственный интерес, который я в нем вижу, финансовый: запредельно высокие цены за мелкие клочки скверной бумажной печати. Мне нужны деньги — сейчас, когда я не могу позволить тратить их. Ужасно — не иметь ничего про запас. Бедность — как приятель, который однажды тебя позабавил и от которого потом не знаешь как избавиться. Надо попробовать футбольный тотализатор. Сделать ставку, попытать удачу.
Джинетта Пуано прислала в своем письме меж страниц высушенные фиалки и миниатюрную розочку. «Je vous écris du jardin, et une rose minuscule se penche ver cette feuille — peut-être a-t-elle reconnu un ami? Je vous l’envoie. Heurese fleur!»[260] Письмо ее написано в старомодной, традиционной манере, много цветистых фраз и эвфемизмов — прямо восемнадцатый век; в этом есть свое очарование. Цветы я выбросил в корзину для бумаг, а ей послал в ответ перо из хвоста травника.
1 октября
Беседа в Британском совете. Приятная, доброжелательная атмосфера, я хотя бы чувствовал, что мне хотят помочь. Совсем не похоже на холодные и даже несколько враждебные четверть часа, недавно проведенные мною в Унилевер. Я провел полтора часа, общаясь с разными людьми. Самая соблазнительная вакансия — должность преподавателя на греческом острове Спеце, к югу от Афин[261]. Вряд ли буду там счастлив, и все же я размечтался об этой работе. Есть еще место в Бразилии и еще одно — в Багдаде. Сегодня утром стало известно, что я не сдал экзамены на переводческую работу в Париже для ОЕЭС. Есть еще место в Британском музее.
