Рогдаев. Это именно и дало козырь в руки грязным людям, старавшимся вырвать первенство пионерства Н.Рогдаева в подпольном российском анархизме, и они пустили против него подлые слухи, из-за которых ряд старых работников анархизма создали товарищеский суд над Рогдаевым в лице т.т. Оргеани, М.Корн и других, и суд навел все справки об этом подло вымышленном деле и категорически опроверг его.
Вот поэтому именно, что Волин был в Махновском движении (хотя Волина в нашем движении в это время уже не было) он, Рогдаев, -«Дядя Ваня» - на сей раз отказался приехать по моему повторному зову в движение Махновщины. И я, конечно, замолчал. У меня в это время не было ни сил, ни времени переубеждать его в том, что Волина давно в движении нет...
Однако я знал, что «Дядя Ваня» не переставал интересоваться судьбой руководимого мною движения. Об этом говорили мне его многочисленные письма, главным образом, следующее его заявление Ленину:
- Как известно, в 1920 году Владимир Ульянов-Ленин, будучи хорошим личным другом «Дяди Вани» еще из эмиграции вызвал его к себе в Москву, в Кремль, и предложил ему, как знающему европейские языки, видный пост при штабе главнокомандующего на Западном фронте. Одновременно просил его, «Дядю Ваню» посетить штаб Махно и уговорить самого Махно подчиниться «советской» власти.
Тогда «Дядя Ваня» ответил Ленину: «С вашего, Владимир, согласия ведомо:
советская власть под водительством руководимой вами партии разгромила все анархические организации; и это мне, старому революционеру-анархисту, не дает права принять предлагаемый вами пост...
- Что же касается уговаривания Махно, то это совсем невозможно. Вы все сделали для того, чтобы Махно выступил против чинимого советской властью произвола над тем трудовым населением, которое создало революционное повстанчество и признало Махно своим вождем». На эту тему Ленин много говорил с «Дядей Ваней», но ни к чему не договорился - «Дядя Ваня» возвратился снова в Самару. Однако скоро почувствовал, что откровенная его беседа с Лениным была излишней - В.Ч.К. взяла его после этой беседы с Лениным в такие щупальца, что он не только не мог выступить где-либо на митингах, но не мог свободно передвигаться с места на место. После этого все как-то предупредительно связывалось с надсмотром и разрешением В.Ч.К., и этим самым и именно с этого времени жизнь сводится к прислушиванию и к присматриванию к тому, что готовит для него В.Ч.К. Отсюда начинается, так можно выразиться, новая революционная анархическая ориентация Рогдаева. Он задумывается над тем, чтобы перейти в подполье и служить более активно, как всегда ранее служил нашему движению. Для этого он начал, было, подбирать стойких товарищей среди молодых энергичных наших друзей. Но много препон становилось ему на этом пути. В это время уже целый ряд старых работников российского анархизма и анархо-синдикализма, одни из коих, будучи истерзаны голодом, другие просто по своим лоялистским наклонностям пошли на службу в различные учреждения советской власти. Большевицкие сановники, знавшие хорошо Рогдаева, то и дело ставили ему всех служивших у них наших товарищей в пример, упрекая его в скрытой враждебности к сов. власти и на этом основании берут его под еще большую полицейскую бдительность В.Ч.К. Под влиянием этих и им подобных произвольно сложившихся условий жизни т. Рогдаева, окружавшие его наши младшие товарищи, естественно, заколебались над переходом в подполье, и он на пути к подполью остался одиноким.
Так наш славный Николай, терзаясь душевно, изнемогая физически, метался в этих проклятых щупальцах В.Ч.К. из стороны в сторону, решительно голодая несколько месяцев подряд. И в результате принимает пост в просветительном отделе Комиссариата Просвещения, вскорости переводится на пост генерального секретаря отдела по Восстановлению при Кавказском Исполнительном Комитете Советов в г. Тифлисе. Здесь он создает для этого отдела атлас и алфавит Востоковедения и выдвигается в первые ряды научных работников в этой области; одновременно налаживает связи с анархистами заграницей, в частности с нашей группой в Париже, пишет статьи, поддерживает материально журнал «Дело Труда». Высшие большевицкие сановники по просвещению замечают в лице т. Н.Рогдаева выдающуюся силу и переводят его из Кавказа в Москву.
В Москве Рогдаев встречается с нашими старыми выдающимися и с теоретической и с практической стороны носителями идеи революционного анархизма, находит с ними общий язык и занимается чтением рефератов, докладов по анархизму в Западной Европе, об анархистах - Малатесте, Ф.Домеле Нювенгейсе и других, дела и писания которых заслуживают нашего особого внимания... И принимает активное участие в проработке анархических положений нашего российского движения. Но скоро замечает, что при условиях Г.П.У. далеко такой ответственной работы не продвинешь, Рогдаев обращается к нам в «Группу русских анархистов в Париже». Просит позаботиться о типографии, о средствах, чтобы приступить к изданию «Альманаха» по истории анархического движения в России до и во время Революции. Обещает все материалы для «Альманаха» заготовлять там, в России, с тамошними нашими друзьями, при этом, глубоко надеясь и веря, что такой «Альманах» явится большим и серьезнейшим подспорьем для идейного воспитания к практической деятельности нашего молодого анархического поколения.
Увы, это не сбылось! Аршинов в это время был занят разработкой «теоретических» основ (если можно так выразиться) нового направления в анархизме, и, видимо, не мог уделить нужного внимания этому великому делу т. Николая Рогдаева и окружавших его наших друзей, или же просто не интересовался им. Я же лично в это время уже вышел из группы и подходящих людей для такого дела в стороне от группы не находил. А осаждать американских друзей в связи с этим вопросом не мог, так как большинство из них в это время еще крепко держалось за Аршинова, меньшинство же было слабо. К этому же у меня лично наметился с большинством моих американских друзей к этому времени, частью по моей вине, частью же по вине их самих разрыв. К «Пробужденческой» же группировке я не мог обращаться с вопросами касательно «Альманаха», потому что некоторые товарищи этой группировки в своем выступлении против отрицательного отношения наших московских товарищей к поведению газеты «Рассвет», не позаботились разъяснить им, что «Рассвет» не есть орган анархистов, а орган русской трудовой колониальной общественности, и поспешили назвать их агентами сов. власти и даже чуть не Г.П.У. В то время, когда эта же самая сов. власть с этим же своим Г.П.У. терзали и продолжают терзать душу и тело этих товарищей.
