Такие черты его поэм привели к весьма характерным последствиям. XIII-XIV века - эпоха страшной катастрофы монгольского вторжения и правления монгольских властителей - не были благоприятны для литературной жизни. Светская литература в это время почти замирает, уступая место мистической суфийской поэзии, зовущей к отказу от мирских радостей. Новый подъем литературной жизни начинается только в XV веке, когда во владениях потомков Тимура устанавливается сравнительное спокойствие. Тимуриды проявляют значительный интерес к литературе, некоторые из них даже и сами пробуют свои силы в этой области. Любители поэзии этого времени особенно увлекаются жанром «Хамсэ», и почти все более или менее крупные поэты пытаются создать новые «Пятерицы». При этом рядом с Низами большое внимание уделяют и Эмир Хосрову. Характерно, что многие из тимуридских правителей пальму первенства склонны отдать Эмир Хосрову и признать его «Пять сокровищ» более совершенными, чем «Хамсэ» Низами. Мы полагаем, что это предпочтение вызвано отнюдь не соображениями художественного порядка. Тимуриды не могли не понимать, что поэмы Низами при изумительном художественном совершенстве политически были опасны. Вполне возможно, что тимуриды поддерживали создание новых «Пятериц» в надежде на то, что кому-нибудь из их придворных поэтов удастся добиться успеха и оттеснить Низами.
Надежды эти оказались тщетными. Большая часть этих поэм даже и не сохранилась до наших дней и никакого признания не получила. Однако эти усилия все же не остались бесплодными и привели к очень большому достижению, но в несколько ином плане. Культурный подъем в тимуридских владениях проходил под руководством одного из крупнейших государственных мужей XV века - выдающегося мыслителя и поэта Алишера Навои. Навои - один из плодовитейших писателей этой эпохи. Его перу принадлежит более трех десятков произведений, прозаических и поэтических. Он пробовал свои силы решительно во всех известных этой эпохе жанрах. Задача, которую он перед собой ставил, была такова. Он стремился доказать, что хотя в его время литература впала в увлечение формальной игрой, создавая схоластические упражнения, почти лишенные какого бы то ни было содержания, но если только она возьмется снова за крупные актуальные темы, ее еще можно будет спасти от гибели. Так как в эпоху Навои, как мы уже сказали, интерес к жанру «Хамсэ» был особенно обострен, то понятно, что и он решил испробовать свои силы в этой области. Однако в одном отношении Навои резко отличается от более старых подражателей Низами. Если до него все авторы, независимо от их этнической принадлежности, пользовались персидским языком, как господствовавшим языком литературы, то Навои отказывается от этой традиции и создает «Пятерику» на своем родном языке, в те времена называвшемся «тюрки», то есть тюркским, и теперь обычно называемом староузбекским, так как язык этот - предок теперешнего литературного узбекского языка. Письменность па этом языке существовала и до Навои; были и весьма замечательные лирики, как Хорезми, Атаи, Амири, Лутфи и другие. Все же произведений такого огромного масштаба, как «Хамсэ», узбекская литература до Навои не знала. Поэт, таким образом, ставил перед собой две задачи: доказать жизнеспособность старого литературного жанра и подчеркнуть, что родной язык его по богатству и гибкости нисколько не уступает классическому персидскому и может служить орудием для создания таких же высокохудожественных произведений. Навои обе задачи разрешил блистательно. Его «Пятерица» во всех странах, где язык ее был понятен, была встречена с величайшим восторгом и продолжает и поныне являться одной из любимых книг для самых широких кругов читателей. Можно с полным правом утверждать, что из всех многочисленных попыток этого рода только одна она стала совершенно равноправной рядом с бессмертным творением Низами. Характерно, что даже в Иране, где язык «Пятерицы» Навои для основной массы населения был недоступен, она вызвала огромный интерес, и иранские ценители художественного слова начали составлять к ней словари с переводом на персидский язык, желая сделать ее доступной для более широкого круга.
Многие европейские ученые считали, что «Хамсе» Навои - перевод «Пятерицы» Низами. Это мнение, как доказали советские востоковеды, совершенно лишено каких-либо оснований. Правда, тематика всех пяти входящих в ее состав поэм та же, что и у Низами. Навои никогда не скрывал, что вдохновение свое черпал у Низами и частично у Эмир Хосрова; этим поэтам в каждой из пяти поэм его отведены глубоко прочувствованные строки. Однако Навои не был ни переводчиком, ни подражателем. В некоторых частях своих поэм он прямо вступает в полемику со своими предшественниками и громко заявляет о своем несогласии с их пониманием образов главных героев. Резко различна и его политическая концепция. Это и понятно. В жизни Ближнего Востока за три века, отделяющие Навои от Низами, произошли глубокие изменения, отразившиеся в творчестве основоположника узбекской литературы. Огромное влияние должна была оказать и разница в социальном положении этих поэтов. Если Низами всю жизнь сторонился придворных кругов, старался сохранить за собой свободу действий, то Навои в силу своего служебного положения - он ряд лет занимал должность, примерно соответствующую должности государственного канцлера при дворе тимурида Султан-Хусейна, - стоял в самом центре придворной жизни, более того, в какой-то степени направлял ее. И если во многих пунктах Навои, как и Низами, повторяет еще старые взгляды многочисленных «зерцал», руководств для правителей, которые создавались еще в VIII-X веках в арабском халифате, то основная часть его поэм говорит о громадном политическом опыте. Нередко у Навои чувствуется горечь разочарования, вызванного тем, что его замыслы, его мечты об улучшении жизни широких масс наталкиваются на непреодолимые преграды.
Творчество Навои оказало огромное влияние на все литературы тюркоязычных народов, в том числе и на литературу азербайджанскую. Крайне интересен такой факт. Поистине замечательная поэма «Лейли и Меджнун» одного из лучших поэтов Азербайджана XVI века, великого Фузули (1502-1562), хотя в какой-то степени и может быть сопоставлена с Низами, но все же в значительно большей степени связана с одноименной поэмой Навои. Здесь опять-таки нельзя говорить о подражании. «Лейли и Меджнун» Фузули своими прекрасными дымчатыми тонами мало чем напоминает сгущенный трагизм поэмы Навои. Но развитие сюжета в ней все же явно говорит о том, что Фузули больше увлекался творчеством Навои, чем поэмами своего великого земляка.
