Мы приводим этот факт, желая подчеркнуть то обстоятельство, насколько сложны связи, сплетающие между собой различные литературы Ближнего Востока. Творчество великого азербайджанского поэта помогло узбекской классической литературе создать одно из самых замечательных ее произведений. Но это произведение, в свою очередь, вызывает сто лет спустя отголосок в самом Азербайджане, причем в результате изменившейся политической обстановки Фузули уже творит на своем родном, азербайджанском языке. Такая перекличка в далеком прошлом показывает, какие тесные культурные связи этих народов существовали уже и тогда.
* * *
Не менее интересно попытаться, хотя бы в самых общих чертах, сопоставить творчество Низами с литературой средневекового Запада. Жизнь поэта падает приблизительно на годы второго (1147-1149) и третьего (1189-3196) крестовых походов. Это время, когда сложился прототип романа о Тристане и Изольде, когда признанный мастер рыцарского романа Кретьен де Труа создал поэму «Эрек и Энида». Полный расцвет рыцарского романа падает на несколько более поздние годы, но формирование его совершенно отчетливо протекает в это время. Сопоставление «Хосрова и Ширин» и «Семи красавиц» с рыцарскими: романами вполне правомерно. Бесспорно, многое здесь окажется очень близким друг к другу, ведь и тут и там мы видим благородных рыцарей, в жизни которых средневековый этикет играл исключительно большую роль. Написанная после 1160 года поэма об Эреке и Эниде стремится дать апологию женского достоинства, то есть основная мысль ее близко соприкасается с «Хосровом и Ширин». Но хотя Кретьен де Труа по сравнению со средневековым мусульманином имел значительно более благоприятную обстановку для защиты женщины, хотя уже близилось время культа Прекрасной Дамы, все же нельзя не признать, что Низами значительно успешнее справился со своей задачей. Существенным отличием Низами можно признать ту изумительную психологическую разработку, о которой мы выше так много говорили и которая средневековому рыцарскому роману почти несвойственна. Средневековье стремится дать только одну сторону изображаемого персонажа, оно рисует образец рыцарской доблести, снабжая его всеми положительными чертами (или, если это злодей, чертами отрицательными), не заботясь о том, возможно ли в природе такое сочетание.
Мы видели, что герои Низами никогда не бывают написаны одной краской, в тех пределах, в каких это позволяла эпоха. Низами, не отказываясь от типичности, ищет индивидуализации, неповторяемого сочетания свойств характера героя, В этом отношении Низами выше своих западных современников, он стоит наравне с великими мастерами Возрождения.
Другая параллель. «Александрии» в эту эпоху так же влекли западных поэтов, как и мастеров слова Востока. Но что увлекало западного поэта? Прежде всего возможность повести своего читателя в страны чудесных песьеглавов, показать ему самые невероятные «чудеса Востока» и, наконец, дать поучительный вывод: даже и такой великий завоеватель, такой образец рыцарской доблести все же не может уйти из руки смерти, - все бренно, не стоит гнаться за славой мира сего. Такое понимание легенды об Александре известно и Востоку. Очень близка к этому трактовка Александра в «Шах-намэ» Фирдоуси. Следы такого понимания образа Александра есть и у Низами в эпизоде «живой воды». Но мы видели выше, как изменил Низами свою трактовку в целом, как его поэма «Искендер-намэ» начала звать не к отказу от мира, а, напротив, к служению человечеству.
Поэт, создав одну из самых замечательных утопий, нарисовал картину идеального человеческого общества. Только мы можем вполне оценить силу, смелость и прозорливость этой мечты Низами.
Поэты Запада пользовались преданиями о Троянский войне, «Энеидой», хрониками. Для поэтов Востока использование художественной литературы античного мира было крайне затруднено соображениями религиозного порядка. Единственным возможным источником сюжетов для них оставалась сасанидская хроника, которую, как мы видели, Низами использовал достаточно широко. Но если он не мог пользоваться античной мифологией, то он прибегал к творениям греческой философии, которые его западным современникам были почти недоступны.
Существенным отличием поэм Низами от рыцарского романа можно считать почти полное отсутствие фантастики. Средневековый Запад широко пользовался древними преданиями, в его романах постоянно действуют феи, различные духи, происходят всякие чудесные события. Как мы видели, у Низами фантастика содержится только в «Семи красавицах», где поэт использует народные поверья о джиннах, ифритах, гулях и. тому подобных нечистых духах, которыми населяла мир народная фантазия Востока. Но поэма эта отличается совсем особым характером, фантастика дана не от имени самого автора, а через посредство царевен, рассказывающих эти сказки. При всем блеске изложения сказок некоторый элемент иронии в них все же, безусловно, имеется. Таким образом, не углубляя далее этой темы, которая могла бы дать материал для целого исследования, отметим только, что при известных совпадениях с западной литературой, объясняемых параллельным в какой-то степени ходом развития общества, Низами все же стоит значительно выше средневековой европейской литературы.
Низами стоит у порога новой жизни, увидеть которую ему не было суждено, полное развитие которой на много веков было задержано страшной катастрофой монгольского нашествия и всеми последующими судьбами Востока, попавшего в колониальную зависимость, насильно отброшенного назад, в средневековье. Но взгляд Низами устремлен вперед. Если многие произведения средневекового Востока сейчас имеют для нас только познавательную ценность и художественное наслаждение могут дать в какой-то условней степени, то творения Низами живут и сейчас; более того, может быть, именно сейчас они начинают раскрываться во всей своей полноте. Если наш читатель может наслаждаться великим творением Данте в художественном переводе, но можно полагать, что поэмы Низами должны привлечь его в неменьшей степени. К сожалению, пока ни одна из этих поэм в полном переводе на русский язык еще не существует. В настоящее время Государственное издательство художественной литературы выпустило в свет большой том, содержащий переводы избранных мест из всех пяти поэм. Этот том может дать русскому читателю довольно полное представление о творчестве Низами.
Заметить нужно еще, что перевод Низами на русский язык - задача исключительной трудности. Передать основные мысли Низами вполне возможно. Но передача той формы, в которую они заключены, сохранение в переводе всего богатства словесной игры - все это требует от переводчика большого таланта и крайнего напряжения всех его сил. Понятно, конечно, что почти всякий полный перевод для надлежащего понимания потребует довольно широко развернутого комментария. Необходимость такого комментария не нужно рассматривать как свидетельство слабости перевода. Не нужно забывать, что Низами жил восемь веков тому назад. Многое, что для читателей его времени было понятно без всяких пояснений, уже три столетия спустя вызывало значительные затруднения. Даже для тех читателей, для которых язык его поэм был родным или почти родным, уже давно составлялись комментарии, пояснявшие особенно трудные и сложные сравнения и метафоры. Чтобы получить полное наслаждение от стихов Низами, его нужно не просто читать, а изучать.
