В день условного отъезда Шатковского в Куйбышев он был приглашен Андерсом для разговора. На прощание Андерс, сердечно пожимая руку поручика, желал ему счастливого пути и быстрейшего возвращения. Шатковский вышел от генерала в приподнятом настроении. В конце беседы генерал сказал, что у штаба ожидает автомобиль с офицером, который отвезет его на вокзал.
Еще до приглашения Шатковского Андерс все обсудил с майором Бонкевичем и поручиком Яворским, офицером второго отдела. Было условлено, когда Шатковский после разговора с генералом выйдет из штаба, Яворский пригласит его в автомобиль и вместо вокзала отвезет прямо в тюрьму и там объявит, что он арестован и в ближайшее время предстанет перед судом.
Все так и произошло.
Шатковский сначала подумал, что это какое-то недоразумение, какая-то шутка не ко времени, ведь он только минуту назад разговаривал с самим Андерсом, и причем так сердечно, а здесь ему сообщают, что он арестован именно по приказу Андерса. Когда его ввели в камеру, он понял, что это не шутка и что он на самом деле арестован. Конечно, об этом никто в штабе, кроме нескольких посвященных, не знал. Все думали, что Шатковский уехал в Куйбышев. Через несколько дней состоялся суд, приговоривший поручика Шатковского к смертной казни через расстрел. Шатковский продолжал не верить и тогда, когда ему прочли приговор.
Судебный приговор Андерс выслал телеграфно на утверждение Сикорскому.
Через несколько дней от Сикорского пришел ответ, что приговор он не утверждает и приказывает вновь пересмотреть дело в суде и все материалы выслать в Лондон.
Андерс не ожидал этого. Вопреки приказу Сикорского он решил все же расстрелять Шатковского. Он предложил скрыть получение телеграммы, предлагавшей приостановить исполнение приговора.
Я знал это дело лишь по отдельным рассказам, материалов не видел. Мне казалось странным, что трое товарищей Шатковского спокойно проходили службу в частях, а судили лишь его одного и приговаривали к расстрелу. Я рассказал майору Кипияни, исполнявшему обязанности шефа юридической службы, и некоторым заинтересованным в этом деле офицерам о содержание телеграммы Сикорского. Предупредил, что в случае приведения приговора в исполнение, они будут лично отвечать перед Сикорским.
Дело получило огласку. Исполнить приговор уже было нельзя. Андерес был взбешен, но нового рассмотрения не назначил. Дело отложили на неопределенный срок, а Шатковского продолжали держать в тюрьме. Это дело потом еще раз разбиралось уже на Ближнем Востоке. В результате усиленных личных настояний Андерса, Шатковский получил десять лет тюремного заключения, после трехлетнего пребывания в тюрьме его освободили.
Как оказалось позже, дело было не простым. Речь шла о созданной в Польше подпольной организации так называемых «мушкетеров», во главе которой стоял инженер Витковский.
Основным идеологическим принципом этой организации было сотрудничество с гитлеровской Германией в целях разгрома Советского Союза. Впрочем, то же самое провозглашал и Леон Козловский, и это полностью совпадало с намерениями Андерса, но лишь с одной оговоркой: Андерс хотел видеть во главе такой организации самого себя. Эта организация после разговора с Леоном Козловским, приехавшим именно с таким убеждением от Андерса, выслала к нему Шатковского с предложением конкретного сотрудничества. В инструкции, привезенной им в Бузулук, между прочим было сказано, что организация «мушкетеров» считает Советский Союз врагом номер 1 и поэтому предлагает Андерсу сотрудничество чисто военного характера: диверсии, шпионаж и т. п., вплоть до перехода всей армии на немецкую сторону.
Сам переход Шатковского через линию фронта проходил следующим образом: после согласования с немецкими властями посылки к Андерсу курьера им избрали поручика Шатковского. Вместе с тремя приданными ему коллегами он в сопровождении офицера немецкой разведки сел на Главном вокзале в Варшаве на поезд. Доехали до Харькова. Здесь все вышли и затем в сопровождении того же немецкого офицера были доставлены к передовой линии фронта, где их спокойно пропустили на советскую сторону. Прибыв туда, они явились на первые попавшиеся посты с просьбой отправить их в Польскую армию как курьеров подполья, следующих к Андерсу.
В заключение хочу сказать, что поручик Шатковский, отсидевший в тюрьме три года и освобожденный лишь в Иерусалиме, кажется, до сего дня не очень понимает, почему Андерс покушался на его жизнь.
Приближались праздники рождества и Нового, 1942 года. После 1939 года это было первые праздники, проводимые на свободе всем составом воинских частей. Все солдаты 5-й дивизии уже получили новое английское обмундирование и, получив мундиры 21–22 декабря, постарались как можно быстрее распределить их по своим частям и поэтому 23 декабря, то есть к празднику, эта дивизия уже была обмундирована.
Проводили праздники торжественно. Во всех частях проходили богослужения, пели колядки. С большой проникновенностью пели также колядки, сочиненные солдатами:
Из Литвы, Латвии и севера, Хотя празднуем на чужой земле. Но душа наша на Родине — на Родине.
Почти в каждой светлице стояли елки, устраивались игры, представления и т. п. В рождественский сочельник все поздравляли друг друга, совершали традиционные обряды (делились облатками) и думали о Польше.
Командующий армией и командиры соединений издали праздничные приказы, в которых поздравляли и желали счастью всему личному составу армии и подчиненным частям.
В сочельник пришел в штаб Андерс, передавший всем наилучшие пожелания. Была елка, пели коляды и раздавали подарки. В новогоднюю ночь в большом зале штаба устроили большой вечер.
Такое замечательное настроение в армии являлось отражением общей обстановки. После отъезда Сикорского из СССР в польско-советских отношениях наступило значительное улучшение. Советские органы шли во всем нам навстречу и относились к нам благожелательно. Вот некоторые выдержки из отчета посла Кота, высланного им министру иностранных дел Рачинскому 5 января 1942 года:
«...Последний месяц 1941 года принес Советскому правительству большое усиление чувства силы. ...Весьма знаменательно, что именно в этот период происходит видимое улучшение отношения Советского правительства к польскому населению. Это, конечно, является результатом определенных политических расчетов, но прежде всего результатом пребывания и впечатления, которое лично произвел генерал Сикорский. И после его отъезда советская пресса продолжает сохранять теплый тон в отношении поляков, выражающийся прежде всего в многочисленных статьях о Войске Польском. Влияние этой перемены в прессе и радио дает о себе знать на широких просторах СССР, хотя бы в таком отдаленном пункте, как Сыктывкар (Коми). В Новосибирске и Алма-Ате местное радио предложило польским представителям обратиться к своим гражданам. В Новосибирске наш представитель Малиняк начал свое выступление чтением на польском языке московской речи Сикорского, которая дошла до Сибири лишь на русском языке. Лишь в течение декабря советские органы начали реально удовлетворять наши нужды, исполнение которых тянулось с сентября.
