Тем не менее я не стал бы обращаться с этим письмом в вашу газету, если бы не появление в последних номерах журнала романа В.Успенского "Тайный советник вождя": к публикации этого произведения, во всех отношениях для меня неприемлемого , я ни в коей мере не причастен".
Игнатов пробежал текст, но, видно, не понял, о чем идет речь, снова пробежал, вернее — прощупал каждое слово, понял еще меньше и вскинул на меня обескураженные глаза:
— Может быть, вы поясните?..
— Нет, — сказал я, — ничего пояснять я не стану, мое мнение может оказаться субъективным. И не в нем суть. Суть в том, что я давно не член редколлегии, но мое имя продолжает значиться в журнале, я обязан рассеять недоумения на сей счет. Думаю, что имею на это право...
— Конечно, конечно... А что, роман в самом деле плохой?.. Я его не читал.
— Прочтите, я никак не хочу вас настраивать.
— Обязательно прочту. — Он вызвал секретаршу и велел сегодня же раздобыть для него номера журнала с "Тайным советником".
7
Прошло несколько дней.
— Ты был прав, — сказал мне Володя Берденникоа, простивший мою бешеную эскападу. — Я прочитал "Тайного советника" - и знаешь, какое у меня ощущение? Будто мы сидим по своим домам, квартирам, занимаемся своими делами — а в город уже ворвались танки, грохочут по улицам, и на каждом - свастика...
— Может быть, мы преувеличиваем? — вдруг усомнился я.
— И если ты думаешь, — как будто не слыша моих слов, продолжал он, — что я собираюсь на все это спокойненько смотреть... Ну, нет, дорогой мой, я вырос рядом с КарЛАГом, знаю, что такое колюча» проволока, и не хочу, чтоб вернулись те самые времена!..
Не ярость, которая требует мгновенного выплеска, а твердая, выношенная под сердцем непримиримость звенела в его голосе.
— Я напишу о "Тайном советнике" все, что думаю, и отнесу в "Казахстанскую правду" — пусть попробуют не напечатать!..
Володя сел за статью.
Звонил Жовтис, звонили Морис Симашко, Николай Ровенский, Галина Васильевна Черноголовина, звонили друзья и знакомые — тоже негодовали, сокрушалась, у всех было одинаковое чувство — коричневая тень легла на землю..." Что они делают с журналом?! — свирепо кричал Бродский, и телефонная трубка накалялась у меня в руке. — Я все выскажу Толмачеву! Я обращусь в "Литгазету"! В "Мемориал"!..
8
Между тем я работал над заказом издательства "Казахстан". Политическое, сугубо партийное заведение: "Советский народ на вахте мира", "Дорогой побед" и т.д. И чтобы по собственному почину вдруг адресоваться ко мне с предложением написать книгу о перестройке, о сталинщине, репрессиях — и при этом не ставить никаких предварительных условий?.. Возможно ли такое?.. Выходит, возможно! А вскоре я познакомился поближе с работниками издательства и обнаружил: ба, да мы же единомышленники! Радикалы в издательстве?.. Когда я рассказывал об этом, мне никто не верил.
Но вот в кармане у меня лежит подписанный директором договор. И — мало того! — по ходу разговора в кабинете то ли главного редактора, то ли его заместителя рождается заворожившая нас всех троих мысль, попервоначалу даже не мысль, а эдакое маниловское мечтание — составить сборник острой, современной писательской публицистики, от которой по инерции — впрочем, только ли по инерции?.. — все еще открещиваются в богоспасаемьх наших краях, и запустить его хорошим тиражом... И вот уже возникают азартные проекты: сборники, появляющиеся периодически... Альманах, выходящий при изда тельстве... И при издательстве же — писательский клуб "Апрель-85" или, скажем, "Публицист"... В республике "непуганых сталинистов" — прямая, открытая борьба со сталинщиной в общесоюзном и местном вариантах. Здесь, где межнациональные противоречия так обострены после декабря-86, поиск соединения, согласия, поиск не имперско-колониальных, а человеческих, нравственных связей... Николай Сетько — подтянутый, внешне холодноватый, по-английски сдержанный, с высоким, отчетливо обрисованным лбом и рыжими усиками, Владимир Шабалин — маленький, с цепкими, зоркими птичьими глазами, стремительный, вихревой — мы втроем толкуем и час, и другой, перехватывая мысли друг у друга и ни в чем не обнаруживая несогласия... Мне порой кажется: не розыгрыш ли?.. Но и на себе я чувствую порой недоверчивые взгляды: мол, трепачи эти литераторы, тут нужна черная работа, и немалая, а гонорар — мизерный... Пойдут ли на это?
Но расходимся мы, расположенные друг к другу, полные идей, о которых я сообщаю своим друзьям...
9
А вскоре мы с женой — в зале Дома кино, где собирается "Мемориал", т.е. не "Мемориал" еще, а желающие в нем участвовать, приглашенные инициативной группой, двести-триста человек, среди них — репрессированные в сталинские времена, и дети репрессированных, и сочувствующие движению — казахи, русские, немцы, корейцы, евреи, татары... Выступавшие говорили - о погибших, о жертвах и палачах, говорили о страшном — но было и горько, и радостно, и тяжко, и светло... Наверное, соединение людей даже в горести и в тяжком способно зажечь в душах огонек, и так же, как не горят поленья порознь, а вспыхивают живым пламенем, сложенные в костер, люди стремятся в иные моменты ощутить себя единым человечеством... Таким вот маленьким человечеством ощущали себя собравшиеся в зале — исстрадавшимся, кровоточащим, жаждущим надежды и взаимоподдержки на тягостном своем пути... И когда отрадное это чувство кто-то попытался нарушить ("Наша земля... Наши жертвы... Наше право..."), поднялась женщина, казашка, доктор наук, дочь погибшего в годы сталинщины, и несколько исполненных достоинства слов сбили пену...
Под конец стали выкликать имена тех, кто мог бы войти в оргкомитет по созыву убедительной конференции республиканского "Мемориала", кто-то назвал меня. Я счел, что после публикации "Тайного советника" было бы нечестно отказываться...
... Нет, думал я, что ни говори, а мы уже не те мальчики, которых так запросто обвели вокруг пальца в шестидесятых. И опыт, и силы у нас - иные. И время, и страна — все, все иное. Сталинисты думают о реванше?.. Ну, что ж!..
10К нам приехала журналистка из редакции "Огней Алатау", молодая, красивая, резкая, с узким декадентским лицом во вкусе Модильяни, с маленьким капризным ртом, с большущими глазами, поблескивающими, как пронизанные солнцем прозрачные льдинки... Ее скепсис — в сущности, не ее, а всего ее поколения не щадил никого, а уж наше поколение — тем более.. Она взяла у меня интервью для праздничного номера газеты, близилось седьмое ноября... Согласно стандарту, в таких номерах всегда говорят только о вещах "просто приятных или приятных во всех отношениях". Я рассказал о недавней встрече с Жаиком Бектуровым — 25 лет назад мы работали в Караганде, в отделении Союза писателей, он секретарем, я литконсультантом, сидели в одной комнате,, разговоры наши вращались вокруг проблем, связанных с "культом личности", как это в ту пору называлось... Он писал мемуарный роман "Клеймо" — о лагере, годах заключения, которыми заменен был приговор иного порядка — расстрел, я — писал-дописывал роман "Кто, если не ты?.." Мне удалось напечататься, ему — нет: оттепель кончалась, да и в казахской литературе тех лет привыкли больше к одам, чем к инвективам... Но теперь "Клеймо" сдают в набор.
