Гиммлер никогда не обращался к Гитлеру за решением проблем. Напротив, он сам предлагал решения, которые, как он полагал, вписывались в видение фюрером стратегии на Востоке. Он предлагал, чтобы к «негерманскому» населению «восточных территорий» относились как к неграмотным рабам и учили лишь следующему: «простому счету не более чем до 500, написанию собственного имени, доктрине, в соответствии с которой подчинение немцам было священной обязанностью, а также честности, трудолюбию и добродетельности. Учить их читать, думаю, необязательно»‹42›. Задачей же немцев должен быть поиск на этих территориях детей «нашей крови», чтобы отбирать их у родителей и отправлять на воспитание в Германию.
Столь радикальный и расистский план был точно рассчитан на то, чтобы затронуть чувства Гитлера — и он их затронул. Гитлер сказал Гиммлеру, что план «хороший и правильный» (gut und richtig). Как говорит профессор Кристофер Браунинг, «решения принимались именно таким образом». «Гитлер не занимался тщательной разработкой плана с последующей подписью и отправкой по инстанции. Он лишь выразил Гиммлеру одобрение и предложил ему убедить остальных в своей правоте, апеллируя к авторитету фюрера, если те будут с ним не согласны. Вот только не было никаких гарантий, что Гитлер не отзовет свое одобрение впоследствии. Иными словами, Гитлер выражал Гиммлеру одобрение за то, что тот разгадал его долговременную стратегию, однако сохранял возможность дистанцироваться от его решений в случае необходимости»‹43›.
Подобная система «взгляда свыше», при которой проработкой и реализацией стратегии приходилось заниматься подчиненным, привела к тому, что эти подчиненные стали все чаще давать невыполнимые обещания. В отличие от генералов, высказывавших обоснованные возражения относительно планов вторжения во Францию, приверженцы харизмы фюрера, такие как Гиммлер и Геринг, пытались любым способом угодить ему, давая практически — или даже абсолютно — невыполнимые обещания. К лету 1940 года Геринг продемонстрировал подобную тягу уже много раз. В экономическом плане это вылилось в создание нереализуемого «четырехлетнего плана», а в военном — в заверениях, что люфтваффе уничтожит войска союзников, скопившиеся на песчаных берегах Дюнкерка. Гиммлер также продемонстрировал неспособность реализовать амбициозные планы расовой реорганизации. Результатом попыток данной реорганизации стал не только административный и экономический хаос, вызванный массовым переселением поляков из одних регионов Польши в другие, но и то, что многие этнические немцы, прибывшие на территорию Нового рейха в поисках лучшей жизни, оказались вынуждены жить в транзитных лагерях, поскольку им некуда было податься. Однако в меморандуме Гиммлера об этом не было ни слова, он лишь призывал к дальнейшему расширению программы расовой реорганизации Востока. Как и Геринг, Гиммлер знал, что больше всего на свете Гитлер любит планы, излучающие оптимизм и радикализм одновременно.
Еще одним следствием харизматического стиля руководства стало то, что ближайшие подчиненные Гитлера начали подражать его манере игнорировать практические проблемы, препятствующие достижению цели. Гиммлер продемонстрировал это качество бесчисленное количество раз, но особенно ярким примером стал его первый визит в концлагерь Аушвиц весной 1941 года. На том этапе своего развития Аушвиц был призван наводить ужас на польское население Верхней Силезии. Когда лагерь открылся в июне 1940-го, его первыми узниками стали польские политзаключенные. Многие из них умерли в результате жестокого обращения, однако лагерь в тот период еще не был местом систематического истребления. Гиммлер решил посетить Аушвиц в связи с тем, что химический гигант IG Farben заинтересовался в открытии нового промышленного предприятия неподалеку от лагеря. Гиммлер рассчитывал, что часть заключенных Аушвица можно будет использовать как рабочих на комплексе по производству синтетического каучука «Буна».
Первого марта 1941-го Гиммлер встретился с комендантом Аушвица Рудольфом Хессом, а также другими местными нацистскими бонзами, включая гауляйтера Верхней Силезии Фрица Брахта. Гиммлер заявил, что лагерь будет увеличен в три раза, и отверг все возражения, включая проблемы с нечистотами, произнеся следующую фразу: «Господа, лагерь будет расширен. Мои причины гораздо важнее ваших возражений»‹44›. Эта фраза вполне могла быть цитатой из Гитлера, и, если задуматься, была совершенно абсурдной — ведь практические возражения по плану Гиммлера никуда не девались оттого, что он их проигнорировал. Рудольф Хесс попытался еще раз объяснить Гиммлеру всю серьезность проблем, с которыми он столкнется при попытке увеличить вместимость лагеря с 10 000 до 30 000 заключенных. «Я больше не желаю слышать ничего о трудностях! — ответил Гиммлер. — Для офицера СС не существует понятия трудности! Когда они возникают, его задача — избавиться от них. Как это сделать — это ваша проблема, а не моя!»
Вместе с тем, несмотря на всю нелепость этой управленческой системы, она смогла просуществовать дольше, чем можно было предположить, — на что были скрытые причины. Годами Гитлер подчеркивал, что цели в первую очередь достигаются с помощью силы воли и веры в победу, — и в доказательство приводил захват власти нацистами и разгром Франции. Но еще важнее было то, что судьбы людей, которые могли пострадать в результате подобных действий, не волновали нацистов — они были даже рады их страданиям. В случае поляков, тысячи которых погибли в поездах на пути в Генерал-губернаторство или умерли от голода и холода по прибытии туда, нацистам было наплевать, так как это была всего лишь «неорганизованная рабочая сила».
Наиболее ярко эта тенденция ставить нелепые цели и игнорировать страдания людей, когда они оказывались невыполнимыми, проявилась в действиях нацистов по отношению к евреям. Под контролем нацистов к сентябрю 1939-го оказалось значительное число польских евреев — почти два миллиона. Изначально Гитлер планировал продолжить по отношению к ним довоенную политику преследования и выселения. Несколько тысяч польских евреев были расстреляны специальными карательными подразделениями — айнзацгруппами, но гораздо большая часть была отправлена в гетто дожидаться депортации. Но еще на раннем этапе разработки плана в него включили возможность для командиров этих групп действовать по своему усмотрению. Рейнхард Гейдрих писал в своих инструкциях айнзацгруппам: «Вполне очевидно, что все детали будущих задач не могут быть определены из Центра. Все изложенные ниже инструкции и рекомендации должны служить лишь общим руководством и способствовать командирам айнзацгрупп в принятии самостоятельных решений»‹45›.
Двадцать девятого сентября Гитлер заявил, что он хочет, чтобы евреи были перемещены в юго-восточную часть нацистской империи, отдаленный регион, расположенный между Бугом и Вислой‹46› у самой границы с польскими территориями, занятыми Советским Союзом, где их заставят работать в трудовых лагерях. Адольф Эйхман, 33-летний капитан (гаупштурмфюрер) СС, особенно проявивший себя во время депортации австрийских евреев после аншлюса, попытался воплотить эту идею, как только услышал о ней. Нет никаких свидетельств, что Эйхману приказали это сделать. Скорее всего, он по собственной инициативе попытался организовать депортацию, поскольку считал, что это понравится начальству. 6 октября Эйхман встретился с шефом гестапо Генрихом Мюллером, который желал провести несколько пробных депортаций в целях проверки системы. За несколько дней Эйхман перевыполнил эту задачу и начал разрабатывать план по депортации евреев из Вены. Просто невероятно, как это удалось в столь краткие сроки, но первый поезд с тысячей евреев отбыл с территории Юго-Западной Польши из города Острава, находящегося сегодня на территории Чешской Республики, 18 октября. А ведь Гитлер объявил о своих планах всего за три недели до этого‹47›. 20 октября поезд примерно с тем же числом евреев отправился уже из Вены.
Стремясь депортировать евреев из Вены, Эйхман также пытался решить проблему, которую нацисты создали сами для себя в результате аншлюса и начатой еще до войны масштабной программы ариизации. Закрывая или экспроприируя принадлежащие евреям предприятия, нацисты лишали их возможности зарабатывать себе на жизнь. Если евреи не могли эмигрировать, то становились «обузой» для нацистского государства. Еще до войны Вальтер Рафельсбергер‹48›, один из нацистских функционеров, занятых в сфере экономического планирования, предложил, чтобы оставшихся евреев отправляли в лагеря, где их задействовали бы на строительных работах. Теперь, в условиях войны, подобные идеи казались вполне осуществимыми.
Впрочем, неудивительно, что план Эйхмана привел к полному хаосу и причинил страшные страдания евреям, доставленным в окрестности городка Ниско-на-Сане, расположенного неподалеку от польского Люблина. Жить было негде, им приказали строить себе бараки. Некоторых просто отвезли к границе советской части Польши и приказали уходить и никогда не возвращаться. В ноябре 1939-го последующие перевозки евреев запретили, и проект был заброшен, однако многие евреи продолжали жить в ужасных условиях временного лагеря под Ниско до мая 1940 года.
