Однажды вечером, в мае 1968 года, накануне поездки в Сан-Франциско, Монк провалился в кому – сказались стресс, усталость и очередная комбинация сильнодействующих средств. Через несколько дней он очнулся и в типичном для него стиле заявил: «Вы уж думали, я копыта откинул. Я тоже решил – хана. Лежи-остывай. Вот сцуко».
Ника и Нелли пытались найти какое-то средство лечения. Цель у них была одна, но стратегии диаметрально противоположные. Эти женщины в свое время не схватились в борьбе за любовь Монка, но борьба за его здоровье сделала их врагами.
Нелли нашла выход в том, чтобы кормить Монка исключительно овощными и фруктовыми соками. Пол Джеффри рассказывал, как это было: «Она купила соковыжималку в уверенности, что если Монк будет все время пить соки, то это его исцелит. По утрам я ездил с Нелли на рынок в Бронксе, закупал ящиками морковь и сельдерей, грузил в багажник моей машины, отвозил к ним домой, распаковывал, и она принималась гнать сок». Монк сидел на такой диете месяцами, не выздоравливал, а только худел. Нику такая потеря веса напугала, и она принялась контрабандой доставлять Монку пропитание. Дожидалась, пока Нелли уйдет, и являлась с тарелками стейков и жареной картошки – Монк с благодарностью заглатывал все подчистую.
Из-за соков семью чуть не выселили: соседи жаловались, что шум соковыжималки всю ночь не дает им спать. Но Нелли была уверена в правильности избранного курса и подумывала даже начать небольшой бизнес: готовить соки и лечить других музыкантов. Регулярного дохода в семье так и не появилось, и Нелли очень сердилась на мужа за то, что он столько лет принимал наркотики. «Она понимала, что он смолоду подорвал свое здоровье. Думала, он бы дожил лет до девяноста пяти, если б не заглотал десять миллионов тонн таблеток», – пояснял Тут Монк в интервью.
И вновь я задумалась о том, какую роль в этой истории с наркотиками играла Ника. Поставляла их Монку или сама употребляла? Была в этом смысле дилетантом или фанаткой? Мне кажется, хотя Ника порой могла побаловать себя «счастливой иголочкой» или косячком, никаких признаков наркомании у нее не обнаруживалось. Многих ее друзей сгубили опиаты. Монк, очевидно, был наркозависимым: он продолжал употреблять наркотики, даже понимая, что этим причиняет боль близким, что уничтожает свое здоровье и свою музыку. Ника же проявляла классические симптомы созависимости: с одержимостью ставила потребности Монка и его нужды на первое место в ущерб себе и своей семье; его свобода и его безопасность оказались для нее важнее и собственного благополучия, и долга перед другими людьми. Монк подсел на наркотики, для Ники наркотиком был сам Монк.
Еще одна поездка в Сан-Франциско – и снова катастрофа, Монка увозят в больницу имени Лэнгли Портера. Нелли, не зная уж, что и делать, подписала согласие на новомодное лечение электрошоком. Ника страстно возражала против этой жестокой процедуры, однако Нелли убедила себя, что современные технологии помогут ее мужу. Я разыскала Эдди Хендерсона, который в то время проходил интернатуру по психиатрии и был назначен лечащим врачом Монка. В свободное время Эдди играл на трубе и ездил в турне с Майлзом Дэвисом.
Хендерсон теперь бросил медицину, но все еще занимается музыкой. Он много рассказывал мне о детстве и о путешествиях с Майлзом Дэвисом, так что я могла убедиться в сохранности его памяти.
«В конце 1969 года я проходил интернатуру по психиатрии и больнице имени Лэнгли Портера при Калифорнийском университете в Сан-Франциско, – рассказывал он. – Поздно ночью меня разбудили и позвали вниз, принимать пациента». В пациенте Хендерсон узнал Монка (больше никто из персонала больницы его не узнал) и, оформляя карту, записал, что музыканта доставила в больницу жена после длительного периода упорного молчания и странных поступков.
На следующий день доктор Янг, психолог, предложил Монку тест Роршаха: по реакции пациента на чернильные пятна разной формой врачи судили о его личностных особенностях и эмоциональном состоянии. Монк, по словам Хендерсона, отказался комментировать чернильные пятна, он крутил на пальцах свои перстни, тупо уставившись в пол. Врач подсунул ему очередную картинку и спросил, не видит ли он тут мальчика, играющего на скрипке перед родителями. Монк покачал головой: кажется, он принял врача за сумасшедшего. «Ничего не вижу, это просто клякса», – сказал он. Врач продолжал подсовывать Монку разнообразные рисунки и добивался хоть какого-то отзыва. Наконец Монк, подмигнув Хендерсону, повернулся к врачу и сказал:
– А, вижу малыша: он напился.
– С чего бы, мистер Монк? – удивился доктор Янг.
– Его мамаша больше не позволяет себя трахать, вот с чего. – Доктор Янг уронил папку с тестом, и Монк великодушно добавил: – Встряхнуть и перемешать.
Речь Монка, отмечает Хендерсон, часто была вполне разумной и ироничной, но порой он становился «недоступным, неконтролируемым, представьте, как будто вы в лифте и пол уходит из-под ног. Он где-то витал». Монка обследовали, сделали энцефалографию, проверяли спонтанную активность мозга за короткие периоды от двадцати до сорока минут. Энцефалография обнаружила последствия многолетнего приема наркотиков. «Пики зашкаливали» – то есть, как поясняет Хендерсон, мозг был поврежден.
Монку поставили диагноз «неспецифическая шизофрения», назначили сильнодействующее антипсихотическое средство торазин, которое ему неоднократно выписывали и раньше. Эдди Хендерсон уточнил: даже небольшая доза, 100 миллиграммов, вызывает у обычного человека дремоту, а они доводили дозу до 350 миллиграммов, но и после недели такой терапии изменений в состоянии Монка не отмечалось. Поскольку электрошок усиливал действие лекарства, на Монка надели смирительную рубашку и привязали его к столу. Ему сунули в рот зонд, он закрыл глаза, на висках музыканта закрепили электроды и пропустили через его мозг электрический разряд. Как именно действует этот метод, тогда не было до конца известно, однако во многих случаях он вроде бы помогал преодолеть депрессию. Впрочем, электрошоковая терапия и поныне признана далеко не всеми. А тогда о том, как она воздействует на неврологический баланс, почти ничего не было известно. По словам Хендерсона, «мозговые клетки взбалтываются» и во многих случаях пациент «уже никогда не будет самим собой».
Пока Монк лечился в «Лэнгли», ему разрешили однажды сходить на концерт под присмотром Хендерсона. Интерн умолял своего подопечного не пить и тем более не принимать наркотики, ведь он и так сидел на тяжелых лекарствах. Едва переступив порог клуба, Монк заказал тройной «Джек Дэниэлс» и отполировал его парой пива. Затем он ухитрился раздобыть грамм кокаина, тут же разорвал пакетик и обеими ноздрями засосал белый порошок. «Он уже начал потеть, пиджак промок насквозь, словно Монк в нем купался. Пот тек ручьями, – вспоминал Хендерсон. – Потом он вылез на сцену, плясал, крутил кольца на пальцах. Сел за пианино и стал нажимать клавиши, но не сильно, так, чтоб не издать ни звука. За весь вечер не сыграл ни единой ноты». Но когда Хендерсон доставил Монка обратно в больницу, музыкант сказал ему: «Отличный был вечер».
