чтобы сделать простую линейную копию, сделала штриховой рисунок пером. Когда калька была уже окончена, но еще не снята с доски, я отлучилась из комнаты, а вернувшись, застала около своего стола группу архитекторов с Алексеем Викторовичем в центре. Я испугалась, так как хорошо понимала всю бессмысленность моей работы (ведь только синьки были негативами калек), но, когда я подошла к столу, Алексей Викторович, улыбаясь, спросил меня: «Это вы делаете гравюры?» Вскоре после ухода Алексея Викторовича и его спутников к нам стали заглядывать сотрудники из других комнат и смотреть мою кальку, так как Щусев рассказывал им об этой работе.
Мне очень не хотелось бы выглядеть излишне хвастливой. Дело в том, что такого рода оценки работы сотрудников для Алексея Викторовича были обычны. Он искренне радовался проявлению живого интереса к удачным решениям, рисункам или акварелям. О каждой отмеченной им работе он рассказывал, и поэтому хождение друг к другу для ознакомления с тем, что Алексею Викторовичу понравилось, было нередким.
Вторая архитектурная мастерская Моссовета размещалась на втором этаже дома № 3 на Кузнецком Мосту (позднее она заняла и часть первого этажа). Мастерская объединяла несколько творческих групп (бригад) архитекторов, каждая из которых имела своего руководителя и огромное количество работы. Объявлялись многочисленные конкурсы, проектировались, но, увы, не строились, театры, дворцы культуры, вокзалы. Наконец приступили к строительству первой очереди московского метрополитена.
Алексей Викторович был настоящим творческим руководителем. Под его началом находились архитекторы с различными индивидуальными свойствами, но он не подавлял их своим авторитетом. Совершая регулярно обходы всех рабочих помещений, Алексей Викторович в присутствии помощников никогда не распекал авторов, хотя не исключено, что он это делал без нас. Замечания, которые он высказывал, всегда были обоснованны и преподносились в такой форме, что не учесть их в дальнейшем становилось невозможно. Например, я помню, что в одном из проектов башня увенчивалась высоким барабаном, покрытым многорядным рельефом, на котором стояла огромных размеров статуя. Алексей Викторович указал на несоответствие такого сочетания, сказав, что «статуя давит виноград», и при этом он даже потопал ногами, как это делают давильщики. Конечно, после приведенного сравнения рельефы были стерты, отчего статуя значительно выиграла.
Разница между Щусевым — ведущим общее руководство, и Щусевым — ведущим собственное проектирование, огромна.
В мастерской Алексея Викторовича называли МАСТЕРОМ. МАСТЕР сказал… когда придет МАСТЕР… МАСТЕР недоволен…
В те времена работали подолгу. Каждый вечер сами сотрудники устраивали чай. Буфетчица оставляла ключ от шкапа с посудой. Продукты покупались в ближайших магазинах. Заваривался крепчайший чай, и мне поручали приглашать к нему Алексея Викторовича. Чаще всего он принимал приглашение и приходил к нам. Чай он пил без сахара и никогда ничего не ел. Если у него бывало хорошее настроение, начинал рассказывать. Рассказывал он о разном.
Акварельный кружок. Занятия проходили в помещении того же буфета. Стоял натюрморт: на фоне светлой стены — красный поднос, стеклянный кувшин с водой, хрустальная ваза с яблоками и две тряпочки, желтая и розовая. Народу занималось много — человек двадцать.
Писали уже несколько сеансов. Я заканчивала свою акварель и отошла от мольберта посмотреть на работу издали. Появился Щусев, и все закричали: «Алексей Викторович, не смотрите! Ни у кого ничего не вышло!» — «Как не вышло? А это чья работа?» — и указал на мою. Он дал мне несколько советов, как довести акварель до конца. Этот натюрморт и сегодня висит у меня на стене, не потому что он мне самой так нравится, а потому что его похвалил Алексей Викторович.
Законченные проекты выносились на обсуждение мастерской. Проекты Алексея Викторовича — наравне с другими. После доклада автора начиналось обсуждение, и, если оно шло вяло или не находилось достаточного числа желающих выступить, Алексей Викторович вызывал поименно молодых архитекторов и часто своих оппонентов. Одним из таких идейных противников Алексея Викторовича был Федор Степанович Кравцов, человек убежденный и честный, не считавший возможным говорить иначе, чем думать. Так, если Кравцов не выступал сам, Алексей Викторович просил его высказать свое мнение.
Общее собрание мастерской. Клеймят позором «врага Родины» маршала Тухачевского. Руководитель мастерской академик Щусев берет слово и говорит всем нам, что он лично знает Тухачевского и тот не может быть изменником и врагом, что он может поручиться в том, что это ошибка или клевета» [111].
Слова бывшей сотрудницы Щусева о его смелых высказываниях по поводу разворачивавшихся в то время репрессий подтверждаются воспоминаниями Н. С. Хрущева:
«И вдруг Якир и вся эта группа — враги народа? Тогда еще не было сомнений насчет того, что они могут оказаться жертвами клеветы. Суд был составлен из авторитетных людей, председателем суда был маршал Егоров. Потом и Егоров пал жертвой этого же произвола. Но тогда у нас ничто не вызывало сомнений. Единственным человеком из тех, кого я знал, высказавший сомнение в виновности Якира, был академик архитектуры Щусев. Как мне потом доложили, он, выступив на собрании архитекторов, сказал, что хорошо знал Якира и с большим уважением относился к нему. Щусев был замечательным человеком. Мы же в то время к нему относились настороженно, считали, что это человек прошлого, что он строил только церкви, был принят царем Николаем II. Он был острым на язык, говорил всегда, что думал, а ведь не всегда это импонировало людям того времени и их настроениям. Вот и в данном случае он сказал, что он сам из Кишинева и знавал дядю Якира, врача и очень уважаемого господина. Поэтому не может допустить, чтобы оказался злодеем или каким-то преступником его племянник. И он не подал своего голоса в осуждение Якира.
Все это было доложено Сталину, но Сталин сдержался, и ничего не было предпринято против Щусева. Я не говорю, конечно, что Щусев был прорицателем и видел, что обвинение несостоятельно. Это простое совпадение, но для Щусева — приятное совпадение. Я потом сблизился с Алексеем Викторовичем Щусевым, когда вновь работал на Украине. Он неоднократно приезжал в Киев, и я беседовал с ним. Помню, как-то весной, когда еще было холодно, чтобы купаться, бродил он по Киеву, а потом я беседовал с ним: «Ну как, — говорю, — Алексей Викторович, дела?» — «Да, вот, ходил, смотрел Киев. Прекрасный город, прекрасный». — «А куда же вы ходили?» — «Я поехал на Труханов остров, взял лодочку, разделся там на песочке и грелся. Потом пошел откушать пирожков на базаре» [112].
В своей мастерской в 1930-е годы Щусев руководит созданием многих интереснейших проектов — жилых домов на Ростовской и Смоленской набережных и на Большой Калужской улице, Большого
