Однажды секретарь консульства Мамед-ага зашел в мой кабинет с каким-то обеспокоенным и таинственным видом. Мамед уже несколько лет служил в генконсульстве. По национальности татарин, он был воспитан в мусульманской вере, что, однако, ничуть не мешало ему быть примерным советским работником. Он рассказал мне, что накануне вечером в кофейне к нему подсел секретарь британского консульства из местных граждан. После обычных для Востока цветистых предисловий он перешел к делу. Разве Мамед-ага не сын ислама? И разве он не знает, что большевики поклялись разрушить все вероисповедания, включая веру в Аллаха и его Пророка? Конечно, Мамед-ага должен зарабатывать себе на жизнь, однако не думает ли он, что ему следует сделать что-то, чтобы искупить тот грех, которым он зарабатывает себе пропитание, сделать что-то для тех, кто уважает религию и защищает исламский мир?
С этими словами британский секретарь передал моему изумленному секретарю предложение своих руководителей в британском консульстве: снабжать англичан копиями моих еженедельных докладов в Москву и Тегеран, которые он печатал. Они были уверены в том, что как истинный мусульманин он сочтет это своим долгом. Для того чтобы сделать эту работу еще приятнее, они будут платить ему по двадцать пять туманов (около двадцати пяти долларов) за каждый доклад.
Мамед-ага обещал подумать и пришел ко мне за советом. Я поблагодарил его за верность долгу и одобрил его тактику. После этого каждую неделю, закончив очередной доклад в Москву или Тегеран, мы давали волю своему воображению и сочиняли для наших друзей в британском консульстве интересные, но в целом вполне безобидные доклады, и каждую неделю Мамед-ага приносил мне двадцать пять туманов, полученных им из казначейства его королевского величества.
Я информировал об этой ситуации Шумятского и спросил, как поступить с деньгами, со своей стороны я предложил передавать их единственной прогрессивной национальной газете в Реште, которая сильно нуждалась в деньгах. Шумятский согласился, и теперь один из моих: сотрудников каждую неделю делал щедрое пожертвование британских денег газете, которая агитировала за национальные реформы и против влияния британского империализма в Персии.
Так продолжалось несколько месяцев, но однажды Мамед-ага вернулся с пустыми руками. Это совпало с пребыванием в Реште сотрудника британской миссии в Тегеране. Возможно, ему наши литературные упражнения понравились меньше, чем местным сотрудникам. Может быть, наше вдохновение истощилось. Так или иначе, но этот источник дохода прекратился.
Персия переживала в это время один из решающих этапов своего развития. Постепенно Реза Хан сосредоточил в своих руках всю власть. Как премьер-министр и министр обороны он назначил своих сторонников на ключевые посты, реорганизовал армию и налоговую систему. Шах, который к этому времени превратился в церемониальную фигуру, был отправлен путешествовать по Европе. Реза Хан стремился к тому, чтобы превратить Персию в сильную централизованную республику, с конституцией турецкой модели и стать ее пожизненным президентом. Сразу после отъезда шаха, как по мановению волшебной палочки, возникло республиканское движение, появились республиканские газеты с призывами: «Долой монархию!», «Да здравствует прогресс!»
На имя Реза Хана стали поступать сотни посланий с такими же требованиями от инициативных групп торговцев. В это же время полномочия гражданских губернаторов были сильно урезаны. Настоящая власть оказалась в руках военных губернаторов, которые все были сторонниками Реза Хана.
Было забавно наблюдать, как неуклюже монархические генералы по приказу своего начальника взяли в свои руки бразды республиканской агитации. Эта агитация, однако, пошла значительно дальше, чем предполагалось. В Реште крестьяне провели демонстрацию с требованием передачи им помещичьих земель. Рабочие и рыбаки, помнящие опыт восстания 1920 года, организовали беспорядки в Энзели и вывесили на улицах красные флаги. Как раз в этот момент (антимонархическая кампания прекратилась так же внезапно, как и началась) Реза Хан изменил свои планы. После двух лет пребывания шаха в Европе, а Реза Хана у рычагов власти он объявил шаха низложенным и основал свою династию.
Реза Хан изменил свои планы под влиянием англичан, которые таким образом переиграли нас. Мы надеялись на развитие Персии по республиканскому пути и видели в Реза Хане нового Ататюрка. Некоторые группировки в Наркоминделе винили в нашем провале посла Юренева, который сменил Шумянского. Юренев увлекался охотой и иногда по нескольку дней проводил в охотничьих экспедициях. В решающий момент его действительно не было в Тегеране. Однако в письмах ко мне из Москвы он обвинял «банду Литвинова с их куриными мозгами» в том, что ему направлялись столь глупые указания, что они насторожили Реза Хана и испортили наши хорошие отношения и наши планы.
Персия действительно нуждалась в радикальной модернизации. Например, персиянки не только должны были носить чадру, но они также не имели права ходить в кинотеатры и парки. Я помню, как во время открытия монумента Реза Хана эти бедные женщины сидели на тротуаре как черные вороны, но ноги свои они должны были держать на проезжей части, так как тротуар принадлежал парку, куда им вход был воспрещен.
Когда я устраивал прием с показом кинофильмов, религиозные авторитеты настаивали, чтобы для женщин фильм показывался отдельно в закрытом на замок зале. Они также принимали меры, чтобы киномеханик не мог из своей будки видеть женщин в зале. Мы показывали им трагический фильм о похоронах Ленина: заснеженный домик в Горках; людей на морозных улицах Москвы, ждущих своей очереди пройти у гроба Владимира Ильича; Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина, Томского в почетном карауле; колонны людей, идущих при свете факелов по улицам. Наши персидские гости были глубоко тронуты тем, что им было показано, в их восприятии это было равнозначно смерти Пророка России.
Мои контакты с местными жителями тоже свидетельствовали о том, что люди ждут реформ. Ежегодная религиозная процессия шахсей-вахсей, которой мусульмане-шииты отмечают день смерти потомка Пророка, Хусейна, содержала в себе элемент варварской жестокости. В этот день религиозные фанатики заполняли улицы и наносили себе увечья. В религиозном экстазе мужчины и юноши, некоторые в кандалах, резали свое тело и лицо кинжалами, саблями и ятаганами. Скоро все они были в крови, которая капала на мостовую. Некоторые несли на плечах детей и тоже наносили им легкие раны, мазали их лица кровью. Белизна их одежд, печать страдания на лицах, общая атмосфера экзальтации, вид свежей крови, смешанной с потом и пылью, – все это производило впечатление откровенной дикости. Верующие, которые были достаточно богаты, выходили из этой процессии без единой царапины, а свои религиозные обязательства выполняли, нанимая каких-нибудь бедняков, которые проливали за них свою кровь.
